Хрустальная сосна

Постепенно я заметил, что людская толпа переменилась, причем как-то сразу и в один день — или, быть может, до первого мая я просто давно не бывал днем на улице? Отовсюду веяло летним теплом; казалось, вот-вот наступит настоящее лето. И хотя оно оставалось еще очень далеко, еще не зацвели даже дворовые вишни, и только готовилась зелеными почками черемуха, душистая предвестница весенних холодов, но женщины уже сделали все, чтоб ухватить короткие теплые дни. Раскрыться, обнажиться, насладиться открытостью… Они дружно сняли плащи, влезли в мини-юбки и встали на каблуки… Весь город, казалось, был запружен этими весенними, испускающими соки надежд женщинами. Они шагали группками и парами, некоторые с мужчинами, и все знали, чего им надо от жизни и куда сейчас идут. Я тоже знал, что очень хочу женщину. Я опять ее захотел, сила влечения проснулась во мне в тот день с неимоверной мощью. Но я помнил, что иду совершенно один в свой пустой и унылый дом. Где меня никто не ждет и никого не будет. Где я, скорее всего, по привычке напьюсь водки, а потом приму снотворное и лягу спать среди дня. А проснувшись вечером, опять выпью — возможно, правда, с дядей Костей — и сшибу себя с ног снотворным, и усну до завтрашнего утра. Которое тоже будет выходным днем — как-то получилось, что наша ночная смена оказалась отдыхающей на праздники — и таким же одиноким, как сегодня. И как все мои дни.

И вдруг меня что-то ожгло. Я не сразу понял причину — оглянувшись вокруг, осознал, что глаза сами по себе уставились на женщину, одиноко шагавшую впереди меня. Так же, как и я, она возвращалась с демонстрации, потому что в опущенной руке ее покачивалась ветка искусственно выгнанных яблоневых цветов. И тоже казалась одинокой в этой праздной и сплоченной толпе. У женщины были огненно рыжие, прямо-таки горящие, как пламя под весенним солнцем, волосы. И походка ее чудилась знакомой. Да не только походка — вся фигура, и даже не фигура, а просто необъяснимое нечто, излучавшееся ею даже со спины, заставило сердце забиться неровно и томительно. Господи, — подумал я. — И как же я мог забыть ее … Как в своих попытках найти женщину не вспомнил о ней, не попытался отыскать и повернуть ее к себе…

Я быстро нагнал рыжеволосую прохожую, потом слегка замедлил шаги, боясь, что все-таки обознался… Но нет обознаться было невозможно. Такие волосы, такая походка, такое… такое все могло быть лишь у одной известной мне…

Забежав вперед, я обернулся и посмотрел ей в лицо. И внутри все заныло теперь уже совсем невыносимой тревогой уверенного. Мгновенно узнав меня, Вика улыбнулась. И продолжала молчать. Я сбавил шаги и пошел рядом. Сердце билось у самого горла.

— Это… ты? — наконец выдавил я.

— Как видишь, — улыбнулась она. — А это — ты?

— Тоже верно…

И мы оба засмеялись. И еще некоторое время шли молча.

— Сто лет не виделись, — опять первым заговорил я. — Я ведь ушел из НИИ…

— Слышала.

«Слышала»?… Значит она интересовалась мною в то время, как я абсолютно забыл о ней, хотя в колхозе она была единственной женщиной, которую я желал по-настоящему…

— Ты как-то изменился, — задумчиво проговорила она.

— Да, — ответил я. — Во всяком случае, святого с меня уже больше не напишешь.

Она молчала, с испытующей улыбкой ожидая продолжения.

— Перекрестить мне будет нечем на иконе, — пояснил я и поднял руку без пальцев.

Вика посмотрела на мое увечье совершенно спокойно — без всякой брезгливости и страха, а только с тихим сочувствием.

— Так ты только в этом теперь не святой? — уточнила она.

— Нет, не только… — пробормотал я.

Я мгновенно уловил тайный смысл в ее словах и физически ощутил, как во мне разворачивается давно ждущее желание.

— Правда? — спросила Вика, словно, как и я, томясь и наслаждаясь нашим медленным разговором, подходящему к самому главному, тайному и мучительному.

— Правда, — подтвердил я и, не удержавшись, добавил двусмысленную фразу, бывшую в ходу у наших девиц, обожавших всякого рода словесные непристойности. — Проверено электроникой!

— И что — можно проверить еще раз?

— Можно.

В светло-зеленых прозрачных глазах Вики появилось особое выражение, сразу напомнившее колхоз.

— Можно в любое время. Хоть прямо сейчас.

— Вот как? — совершенно спокойно сказала она. — А жена… не застукает?

— Жены у меня больше нет, — коротко сказал я.

— Тогда… Тогда бери и веди меня, куда надо, — твердо ответила Вика и протянула руку.

* * *

Встретились мы достаточно далеко от моего дома; и транспорт все еще не ходил по причине перегороженности города демонстрацией. Но мы летели в каком-то тумане — я оглянуться не успел, как уже стояли перед дверью моей квартиры и я, не сразу попадая дрожащей рукой, отпирал замки.

Едва войдя в квартиру, я набросился на Вику, как изголодавшийся волк на свою добычу. Я мучительно целовал ее остро отвечающие губы, и тискал сквозь одежду ее грудь, одновременно шаря раненой рукой под юбкой, тщетно пытаясь прорваться ко всему, когда-то виденному в колхозе…

— Женя… Женя… — счастливо шептала она. — Подожди, успеем еще…

Дай я разденусь и покажи, где у тебя душ…