Хрустальная сосна

Через пару секунд началась следующая медленная песня. Постояв в нерешительности, Аркашка склонился к Вике. И вдруг мне стало нестерпима сама мысль, что сейчас этот гаденыш точно так же схватит ее, Вику, которая недавно предлагала себя мне, и от которой я — возможно, будучи все-таки наивным дураком — отказался, храня святую верность своей жене…

— Ну что, Каша, в рот тебе дышло, — непринужденно сказал я, поднявшись и заступив ему путь. — Ножка-то твоя, видать, прошла уже, а?

Аркадий не ожидал от меня такого выпада. Он даже остановился, переводя взгляд с меня на Вику и обратно.

— Так ножка-то твоя не бобо? — повторил я уже громче.

— Если ты беременна, то это дело временно, — невпопад ответил за него Саша-К, не знавший подоплеки разговора, но желающий ввернуть веское слово. — А если не беременна — то это тоже временно. Я грубо засмеялся, глядя в Аркашкины глаза.

Вика встала и выключила магнитофон.

— Э-эй, ты что?! — закричал мореход, продолжая крепко сжимать бедра маленькой Люды. — Что там случилось?!

— Магнитофон перегрелся, — резко ответила Вика, протягивая мне гитару. — Пусть лучше Женя споет.

— Да я устал, — попытался отказаться я; меня не устраивало, что мною обрываются танцы. — Пусть лучше народ танцует!

— Хочет народ танцевать? — строго спросила Вика, глядя в темноту.

Все молчали, чувствуя, как назревает внезапный конфликт.

Только Люда попыталась что-то пискнуть, но я даже не разобрал слов.

— А я хочу танцевать! — крикнул Аркадий, отталкивая Вику от магнитофона.

— Завтра ты у меня на агрегате потанцуешь!!! — заорал я, хватая его за руку. — Мать твою за обе ноги!!!

— Цирк уехал, клоуны остались, — вмешался Саша-К, уловив, что непонятное дело принимает серьезный оборот. — Аркадий, садись. Евгений, играй. Я заказываю первую песню.

Конфликт был потушен волей командира. Но игра сегодня мне как-то не давалась: то ли мучила злоба к Аркашке, то ли действительно устал. Хотя в сущности все оказывалось прозрачным: мне просто было некому петь. Катя так и не вернулась, как не появился и Славка. Вика, немного послушав, куда-то убежала: ее, насколько я успел понять, песни вообще абсолютно не трогали, и она попросила меня петь лишь для того, чтобы избавиться от Аркашкиного внимания. Три сидевшие у костра пары занимались только друг другом. Один Саша-К тихо смотрел на огонь — то ли слушал, то ли думал о чем-то своем, витая далеко отсюда.

И еще, даже во время пения в некоем тайном уголке моего сознания неприятно шевелилась подсказанная Викой мысль, что, возможно, не случайно Славка и Катя оба отсутствуют у костра… В общем, сегодня я оказался не в форме. Поэтому, спев всего одну песню, я отставил гитару в сторону.

Геныч с Тамарой молча растаяли в темноте.

— Ладно, спокойной ночи, — сказал, поднимаясь, Саша-К. — Пошел и я до кладбища прогуляюсь…

— И мы, пожалуй, тоже, — пробормотал Лавров.

— Пойдем и мы погуляем, что ли, — предложил мореход Люде, сжимая ее со всей мощью нерастраченных сил.

Люда ничего не ответила — как мне показалось, он просто поднял ее с бревна и унес с собой.

И я остался один. Костер тихо потрескивал своими последними огоньками: никто давно не подбавлял в него топлива. Я сидел и не понимал, о чем сейчас думаю. Мне было хорошо в одиночество у ночного огня, и в то же время почему-то очень грустно. Следовало идти спать, но я почему-то медлил. Прогорели дрова, тихо исчезло пламя. Поляна погрузилась во мрак. В обступившей темноте резко проявились звуки. Я поднял голову: прямо надо мной на черном небе наискось тянулась мутновато-белая полоса млечного пути. Звездная дорога, которую никогда нельзя увидеть в подсвеченном фонарями городе…

От кухни мимо костра тихо прошелестели две тени. Я не стал окликать, не стал даже вслушиваться, кто это идет, боясь узнать, Викину правоту насчет Кати и Славки. В принципе меня это не могло волновать; я не осуждал Катю и тем более Славку, но почему-то знал, как неприятно будет мне удостовериться в том, что моя платонически возлюбленная Катя — на деле всего лишь самая обычная женщина и, подобно всем, гуляет по ночам.

Это Геныч с Тамарой, — твердо сказал я себе. Я поднял с бревна гитару. Она уже успела остыть, на лакированной поверхности деки собрались мелкие капельки ночной росы. Этот вечер не мог назваться удачным…