Хрустальная сосна

Я бы мог завязать с нею дружеские отношения: она ведь в самом деле была очень милой девушкой. И в самом деле попросить привезти себе какие-нибудь приличные вещи из дома. Судя по тону, с каким она разговаривала, я чем-то нравился ей: вероятно, она все-таки сумела отличить меня от общей массы. Я мог бы если не завести серьезный роман, то хотя бы пофлиртовать с нею. И, возможно, выйти из ступора, в котором находился после операции.

Так бы сделал, пожалуй, любой нормальный человек на моем месте, тем более что судьба сама предлагала шанс. Но я не хотел ничего. Точнее, ни на какие поступки у меня не было внутренних сил.

* * *

Очень скоро я перестал спать по ночам.

Я не знаю, отчего это произошло. То ли от лекарств, то ли от сгрызавшей меня тоски. То ли просто от того, что целыми днями ничего не делал и к вечеру недоставало необходимой физической усталости. Усталость умственная только мешала. Уснув только на пару часов под утро, я просыпался совершенно разбитым. В принципе — поскольку я абсолютно ни чем не был занят! — я мог спать днем. Но это оказывалось в принципе нереальным. С утра до вечера, — даже во время так называемого «тихого часа» — кругом стоял такой гвалт, что уснуть по-настоящему не было возможности. Кто-то, включив погромче хрипящий транзисторный приемник — чтобы было слышно всем желающим — запускал трансляцию какого-нибудь футбольного матча; кто-то громко рассказывал анекдот соседу через две койки, кто-то решал дебильный кроссворд, перекрикиваясь вопросами сразу со всей палатой, да еще кто-нибудь обязательно лежал животом на подоконнике и, свесившись во дворик, еще громче общался с гуляющими женщинами. Конечно, в колхозе около АВМ гремело гораздо сильнее. Но тот шум совершенно не мешал спать в любую минуту, улегшись в тени под транспортером. Потому что там копилась настоящая, здоровая физическая усталость. К тому же, в колхозе я был молод и здоров…

Странное дело: я находился там, кажется, всего десять дней назад… Но эти дни сделали меня абсолютно другим. Потому что изменилась сама моя жизнь.

И вот, лежа без сна в душной и вонючей, наполненной храпом палате, я думал об Инне. Мне очень не хватало ее. Я соображал, какое сегодня число и пытался подсчитать, через сколько дней она должна вернуться и экспедиции. Получалось так много, что количество казалось бесконечностью. Я думал об Инне, по много раз за ночь вспоминал всю историю нашего романа и нашей семьи. И был уверен, что она любит меня и чувствует малейшие движения моей души. Я помнил, что в прежнем времена мне казалось: любящие должны ощущать друг друга столь остро, что если с одним случается беда, второй, на каком бы расстоянии ни был, обязательно почувствует и придет на помощь… Подсознательно я верил в это до сих пор. И временами был почти уверен, что вот-вот Инна услышит мою беду в далекой экспедиции и, найдя предлог, уедет раньше. И придет ко мне — и сразу станет лучше. Вернется прежняя уверенность в жизни и вообще все пойдет по-иному. Конечно, как было до аварии, уже не будет. Но все-таки станет не так плохо, как сейчас…

Но дни шли, а жена ничего не чувствовала и не прилетала. Потом, думая об этом, я понимал, что все глупость. Что нет никаких физических обоснований для возможности передачи мыслей на расстоянии. И что раз я сам никак не дал знать, то нечего ждать возвращения жены.

От мыслей об Инне я переключался на родителей.

И вновь констатировал, что сделал правильно, все от них скрыв.

Хотя другой человек, у которого нормальная семья, сделал бы иначе. Но с оговоркой — что семья именно нормальная. А не такая, как была до женитьбы у меня…

Отца я просто боялся огорчать. Я знал, что сердце его уже никуда не годно, несмотря на относительно нестарый возраст, и совершенно серьезно опасался, что увидев меня полуживым после операции и морального шока, среди больничного уныния, он просто сляжет с инфарктом. Конечно я понимал что рано или поздно он все узнает. Но путь это будет именно позже, чем раньше, — думал я. Пусть это произойдет, когда рука заживет и будет не такой страшной, а сам я выйду из депрессии и вернусь в нормальное состояние души. Я до сих пор верил в это.