Хрустальная удача

Но ему не удалось осуществить это сразу, потому что, прочитав надпись на старинном каменном кресте, молодой иезуит остаток дня просидел, уставившись в одну точку и глубоко погрузившись в себя. Лишь с наступлением сумерек он вспомнил, что ничего не ел с утра, с удивлением заметил, что неизменный тропический ливень прошел, промочив его одежду до нитки. В темноте д’Амбулен двинулся куда глаза глядят в поисках пищи и топлива для костра, чтобы как-то обсушиться. Тем более что внутренний голос настойчиво подгонял Робера вниз. Однако ходить по горам ночью, особенно после дождя, — занятие неблагоразумное. Не пройдя и полусотни шагов по почти неразличимой тропинке, молодой человек оступился и, всплеснув в воздухе руками, рухнул ничком, с размаху ударившись лбом и ободрав о камни подбородок и ладони. Это произошло так быстро, что Робер даже сообразить не успел, почему вдруг оказался лежащим животом в луже. Если не считать ушиба лицом, приземление показалось довольно мягким. Физическая боль в руках и звон в голове как-то сразу отвлекли на себя внимание от боли душевной, ноющей, будто зуб с дуплом. «Н-да, — подумал Робер, — черт побери, больно! Попросил, называется, скорбь поменьше!.. А где, интересно, в этот момент был мой Ангел Хранитель?..» — продолжал размышлять он, но, привстав и оглядевшись, в ужасе перекрестился. Возле тропинки, в паре футов от лужи, в которую он свалился, торчал едва заметный в темноте большой иззубренный валун. Если бы д’Амбулен упал не на живот, а навзничь, его висок пришелся бы в точности на острие камня. Убедившись, что Господь желает его, д’Амбуленова, присутствия на сей грешной земле еще в течение какого-то времени, молодой врач, не обращая внимания на головную боль и шум в ушах, встал и хотел продолжать путь. Однако, отойдя от зловещего камня ярда на три, внезапно потерял сознание.

Он очнулся в какой-то хижине. За ее оконцем было темно, слышался шум ливня. Возможно, он провалялся без памяти почти сутки, а то и больше.

В дальнем конце помещения при тусклом свете огарка можно было различить человеческую фигуру. Услышав шорох со стороны д’Амбуленова ложа, фигура поднялась со скамьи и приблизилась к нему. Робер разглядел, что это пожилая женщина-туземка. Она приподняла раненому голову и напоила каким-то странно пахнущим отваром, отчего у француза, которого и так подташнивало, все кишки вывернуло наружу. Индианка, казалось, пожала плечами и вернулась на свое место.

Он не знал, как долго спал, но, когда пришел в себя, история повторилась. Индианка, заметив его шевеление, подошла и, прежде чем д’Амбулен успел воспротивиться, напоила его гнусным зельем. Страдая от боли и дурноты, Робер погрузился в тяжелый сон. Так продолжалось несколько дней — иезуит не успевал ни оттолкнуть плошку с вонючей жидкостью, ни сказать что-то своей странной спасительнице. Да и как бы она его поняла? Наконец, придя в себя после сильного приступа рвоты, обессиленный француз даже умудрился найти философское обоснование своему положению. Лежа на вонючей подстилке, он вообразил, что это как нельзя конкретнее воплощает состояние его души. «Пес, возвратившийся на блевотину свою, — вспомнил Робер слова Писания, — да, я пес. Что ж, Господь услышал меня и дал в полной мере ощутить свою греховность через этот смрад… Привыкайте, шевалье д’Амбулен, в аду вонь будет куда как гуще! А эту… эту боль вполне даже можно терпеть. Вот и потерпим. Как там говорил наш падре из коллежа? Терпение — христианская добродетель? Самое время поупражняться в добродетели. Другого-то ничего и не остается». Размышляя в таком духе, он постепенно начал ощущать что-то вроде мстительного, болезненного наслаждения, упиваться досадой и обидой на индианку, Бога и весь белый свет.

Следом пришла еще одна мысль: собственно говоря, женщина, несмотря на избранный ею немилосердный способ лечения, все-таки к нему добра. Ведь она могла бросить его, представителя белых людей, к которым у ее племени наверняка достаточно претензий, в бессознательном состоянии на дороге, а то и добить. Она же язычница, пострадавшая от европейцев, — сама или ее близкие, ее предки… Даже если принять за аксиому, что обращение индейцев в христианство, предпринятое миссионерами из Старого Света, — безусловное благо, нельзя не признать, что проводилось это обращение зачастую варварскими методами. А это значит, что в лучшем случае внуки новообращенных способны будут в полной мере оценить и осознать всю пользу и благодать, полученные их дедами от европейцев. Ныне же туземцы в массе своей едва ли считают, что должны быть благодарны белым пришельцам.