Хрустальная удача

Беда профоса была не только в том, что он не имел под рукой достаточного количества книг, но и в том, что он и имеющиеся читал невнимательно, пропуская по несколько страниц. Тем не менее он убедился, что морион действительно считают камнем магов и прорицателей. Отец да Сангра добавлял, что даже отпетые дьяволопоклонники побаиваются сверхъестественного могущества, заключенного в черном камне. Одолевая собственные силы чародея, морион способен полностью подчинить своего хозяина. «Камень также облегчает общение с миром усопших, вызывает вещие сны, часто используется в некромантии…» — сведения опять сменились более чем подробными рассуждениями на данную тему. Дон Фернандо торопливо перелистнул страницы: ему был вовсе не интересен механизм насильственного вызова душ умерших из преисподней и уж тем более профос не собирался таким образом узнавать будущее.

Далее текст был так обильно пересыпан цитатами из Святых Отцов, что профос пролистнул их, даже не просматривая. А зря! Иначе заметил бы выделенный киноварью заголовок на одном из листов: «Mirror Morionis[5] есть темная сторона каждого из человеков, то, что лежит глубоко внутри, по ту сторону Зеркала».

Зато его внимание привлек абзац, в котором говорилось: «Морион является гарантом равновесия сил, но в то же время коварным и опасным союзником, который может привести праздно любопытствующего к смерти и безумию, не говоря уже о посмертных муках». Себя профос к праздно любопытствующим, разумеется, не относил, а потому посмертных мук не испугался.

Не испугался иезуит и странного ощущения, возникшего, как только он стал пристально изучать каждый сантиметр морионового зеркала, будто пытаясь пересечь границу дозволенного. Внешний осмотр ничего не дал отцу Франциску, и он решил сменить тактику. Рассудив, что зеркало-то прежде всего должно отражать, профос, осенив себя крестным знамением, наконец вперил свой взгляд в глубь гладко отполированной поверхности мориона.

В первое мгновение он не увидел ничего, кроме собственного лица, разумеется черного, как у мавра. Но затем в глубине зеркала словно заклубился дым, чернота камня втянула и растворила во мраке лучи солнечного света, проникавшие через окно, а перед глазами отца Франциска раскрылась чужая жизнь: улицы мертвых городов, шествия индейцев, белые пирамиды, толпы людей… Их лица, искаженные гримасами боли, страха и ненависти, в большинстве были незнакомы профосу, но пару раз ему показалось, что он видит черты мерзавца Рэли. Дон Фернандо вздрогнул и обвел глазами комнату, желая убедиться, что находится в ней один. В пустом кабинете действительно никого не было, но профосу почудилось, что кто-то стоит за его спиной. Он обернулся и ничего не увидел, лишь воздух будто слегка сгустился за его креслом и помещение начало заволакивать туманом. Все еще крепко сжимая в руках морионовую полусферу, отец Франциск тряхнул головой, надеясь, что морок рассеется. Но вместо этого в центре зеркала почему-то мелькнула Лукреция Бертрам или особа, до крайности похожая на нее внешне. Глаза женщины ярко сияли, подобно изумрудам, на покрытой дымкой глади камня, а волосы развевал ветер. Это продолжалось всего несколько секунд, но их оказалось достаточно, чтобы иезуита переполнил страх, смешанный с яростью. Он замахнулся, хотел швырнуть зеркало в стену, но, сделав над собой усилие, остановился и посмотрел в него еще раз.

В морионе вновь отразилась его собственная физиономия. Но позади себя профос заметил в зеркале женскую фигуру. Дон Фернандо развернулся, но никого не увидел и собрался временно прекратить эксперименты с черным зеркалом, как вдруг услышал, что прямо из зеркала кто-то заговорил с ним.

По спине профоса побежали мурашки. Он зажмурился, с усилием помотал головой и открыл глаза. Видение в зеркале не исчезало — сразу за его, отца Франциска, отражением по-прежнему виднелась какая-то женщина. Но самое странное: когда профос поднял голову, он обнаружил, что эта женщина стоит перед ним вживую. Да-да, не за его спиной, как показывал морион, а напротив. Их разделял массивный стол, заваленный бумагами, поверх которых иезуит швырнул том преподобного Томмазо, раскрывшийся на сентенциях о Кетцалькоатле и Кортесе.

Незнакомка оказалась индианкой довольно высокого роста, необычайно стройной и гибкой, движениями и грацией сходной с дикой кошкой, в невообразимой вышитой хламиде, отливающей всеми цветами радуги. Ее привлекательную для краснокожей внешность портили длинные, словно отвисшие, мочки ушей, в которых качались, позванивая, тяжелые золотые серьги, а взгляд наводил на собеседника оторопь. Только потом отец Франциск догадался, почему ему было так не по себе: зрачки у женщины были не круглыми, как у человека, а вертикальными.