Хрустальная волчица (СИ)

— Генрих, я понимаю твои опасения и волнения, но я уже давно не инфантильный ребенок. Да я им никогда и не была, и не нежная фиалка, быть может не стоит оберегать меня от того, что в любом случае мне предстоит? — Его близость будоражила меня, лишая воли и мешая здраво рассуждать. Мысли, словно рой разбуженных ос бились о черепную коробку, мешая одной единственной, той, что действительно беспокоила меня. Несмотря на то, что обычно Бьерн был предельно откровенен со мной, сейчас он явно что-то скрывал. — Что ты не договариваешь? — практически потребовала я правду.

Он молчал, так искренне и преданно смотря мне в глаза, что еще мгновение и я бы дрогнула, отнеся свои подозрения, на волнения и перипетии сего непростого во всех смыслах уна, но видимо взвесив, Генрих решил принять «предупрежден, значит вооружен» за аксиому и открылся:

— Кайла, — тяжело выдохнул жених, — более всех я опасаюсь брата. Он и в детстве не умел достойно принимать проигрыш, а сейчася не знаю, что с ним, но силы не просто так не выбрали Клауса. Распространятся о том, что произошло на ритуале запрещено, да даже если бы я мог Просто поверь мне.

— Я верю.

— Спасибо, моя волчица, — сказал Генрих и вновь поцеловал, — а теперь иди. Увидимся на балу.

Потянув дверь на себя, я обернулась.

Мощному телу Правящего вторил силуэт огромного медведя. Почему-то вблизи я его не заметила: а теперь видела его так же чётко, как и самого мужчину — тонкий, словно нарисованный кисточкой восточных граверов, кроваво-красный контур большого хищника и алый отблеск в глазах цвета янтаря. Вид его завораживал и восхищал, а взгляд, коим любимый провожал меня, заставил заалеть мои щеки, я тихо прошептала «люблю» и вышла.

Но добраться до главной залы летнего дворца Кёнига мне было не суждено.

Тупая боль плескалась в затылке.

Во рту было сухо, как в Танских пустынях, и я едва ли чувствовала руки и ноги, бесполезными конечностями распластанные на холодном каменном полу. Разлившаяся по скованному телу слабость не давала вздохнуть полной грудью, не то, чтобы принять горизонтальное положение. Но собрав вою в кулак, с трудом преодолевая сильные тошноту и головокружение — я таки села, облокотившись на, кажется, лавку.

Повязка сильно давила на глаза, лишая возможности осмотреться, и, хотя неяркий свет всё же проникал сквозь плотную, темную ткань, я потянулась рукам, силясь её снять. Скованные за спиной кандалами, судя по звуку, они были нанизаны на короткую цепь, что была вбита в одну из стен. Подергавшись, словно муха в паутине я услышала настороживший меня шорох, а затем и скрип открывающейся двери.

— Смотри ка, уже пришла в себя. Быстрая какая, — низкий, незнакомый голос вторил гулким эхом, отражаясь от низких сводов. Я что в подвале? — Задержаться не могу, сама понимаешь, бал прекрасное алиби, а на меня подумают в первую очередь.

Чужие пальцы потрепали меня по щеке, словно поощряя шалости игривого щенка, и когда я зло клацнула зубами в опасной близости от руки похитителя, услышала тихий смех:

— Строптивая, это будет интересно, — сказал мужчина, ехидно смакуя временную победу

В то же мгновение я почувствовала резкий укол в шею и туманное, болезненное сознание покинуло меня, отправляя в небытие кромешной тьмы.

Я еще несколько раз приходила себя, то трясясь в карете, то покоясь на дурно пахнущем сыростью топчане, но каждый раз стоило мне хоть немного пошевелиться меня ждал очередной укол в шею, и как результат — вновь потеря сознание.

То, что нахожусь уже не в столичном дворце, да и вообще не в Хельмшторме, я поняла практически сразу. С трудом преодолевая рвотные позывы, я старалась дышать через нос, часто-часто вдыхая пыльный воздух, и сцепив зубы заставила себя не шевелиться и не охать, дабы не выдать то, что уже пришла в себя.

Меньше всего я хотела, чтобы мне вновь впрыснули гадость, вырубающую меня до состояния трупа, но терпеть колючую боль, мириадф топчущихся по моему онемевшему телу мурашек, было невыносимо и напрягая слух, и не поймав посторонних звуков, застонала, вытягиваясь всем телом. Руки, как и прежде были скованны, но уже спереди, это одновременно дарило надежду и настораживало.

Гремя оковами, я сразу стянула повязку, и подслеповато щурясь от неяркого света часто заморгала, смахивая слезы облегчения. Я почувствовала волчицу, жалобно скулящую на периферии сознания, нездоровую, слабую, но демонски злую.

Кандалы были специально заточены под люписов, с сердечником из аконита и чёрной стали, я о таких только читала, и никогда не видела в живую. Орудие сдерживания и пыток для потерявших человеческую ипостась волков было редким и дорогим, тех, кому нежны были такие вот украшения — чаще убивали, чем пытались помочь. Это ж надо как меня боятся, раз используют столь уникальный артефакты, хотя думаю никакой другой металл, рвущийся на свободу данам не удержал бы.