Хрустальное сердце

Штурм начался с крика. Кто-то звал его по имени, какая-то женщина. Крик спугнул тишину, обрушил снег с сосновой лапы. Макс обернулся так быстро, как мог, краем глаза успел засечь спрыгивающие с забора тени. Тени были серыми, они сливались с каменной кладкой. У теней были автоматы. «Начало штурма невозможно не заметить», — вспомнились слова дяди Феди.

Это было последним, о чем он успел подумать. Дальше все завертелось, как в калейдоскопе. Макса действительно не собирались отпускать живым — он увидел корчащегося на брусчатке мистера Обаяние, его правая рука была прострелена в запястье, пистолет с глушителем валялся в нескольких метрах.

Над ухом просвистела пуля, так близко, что Легостаев почувствовал движение воздуха. Макс пригнулся, спрятался за своей машиной.

А Лиза продолжала стоять, дуреха! Она бы так и стояла, если бы удерживавшего ее братка не подстрелили. Тот взвыл и начал медленно оседать, увлекая девушку за собой.

Лизавета лежала ничком на брусчатке. Макс видел, как рукав ее куртки пропитывается кровью. А пули продолжали с жутким свистом бороздить воздух. Если в их хаотичных траекториях и была какая-то система, то Макс ее не замечал. Теперь стреляли не только спецназовцы, палили и из дома. Сколько их там всего, этих выродков? Он не видел никого, кроме мистера Обаяние и двух братков, но это не означало, что дом пустой.

А кровавое пятно на рукаве Лизиной куртки становилось все больше. Мало того, эта дурочка пыталась встать на ноги…

Макс не думал о пулях, когда бежал от машины к Лизавете. Он думал о том, что, если он не успеет, если она сумеет подняться на ноги, за ее жизнь нельзя будет дать и ломаного гроша. Он успел: навалился на нее сверху, прижал к брусчатке — тут уж не до церемоний. Кажется, он ей что-то говорил, но она его не слышала — потеряла сознание.

Макс не знал, сколько длился штурм, ему показалось, что очень долго. Выстрелы оборвались так же внезапно, как и начались. После недавней какофонии тишина казалась оглушительной. Макс еще немного полежал, перестраховываясь, вдыхая аромат Лизаветиных волос, а потом над его головой послышался добродушный голос:

— Все, парень, слезай с нее. Ишь какой шустрый — воспользовался ситуацией. — Прямо перед глазами возникла пара тяжелых ботинок на рифленой подошве. Носок ботинка был ободран.

Макс сделал глубокий вдох, скатился с Лизаветы, встал на колени. Мозг отказывался верить, что все закончилось.

— Черт, зацепили девчонку, — в добродушном голосе послышались озабоченные нотки.

Рядом с Максом присел мужчина в черной маске, глаза в ее прорезях были совсем молодыми.

— Эй, док! — заорал спецназовец. — Док, иди сюда, тут заложницу ранили! А ты как? — Он тронул Макса за плечо.

— Я в порядке, — Макс осторожно перевернул Лизавету на спину, попытался расстегнуть пуховик. Молнию заело, но он продолжал ее дергать, размазывая по лицу слезы, матерясь как сапожник.

— …Счастье, что тебя сейчас не слышит твоя мама, — за его спиной послышался надсадный кашель. — Максим, успокойся, ранение руки не бывает смертельным. Отойди, пусть ее осмотрит врач.

Дядя Федя глубоко затянулся сигаретой, опять закашлялся. Он был одет в штатское — черное пальто и норковую шапку — и выглядел как партийный работник средней руки, а не как генерал ФСБ. Макс поднялся на ноги, уступая место мужику в мятом белом халате, спросил:

— Что с Анютой?

— Все с ней хорошо, — усмехнулся дядя Федя. — Спит наша спящая красавица. Док говорит — до вечера проспит. Правда, док?

Врач, не оборачиваясь, буркнул что-то не слишком почтительное, потянул вверх Лизаветин свитер. Макс и дядя Федя деликатно отвернулись.

— А с теми… что? — спросил Макс, оглядывая двор, по которому деловито сновали какие-то люди. Трупов и раненых нигде не было видно.

— Парочку пристрелили, но главарь жив. Правда, правой рукой он пользоваться уже не сможет. — Дядя Федя выбил из пачки очередную сигарету.

— Можно и мне? — Макс облизал пересохшие губы, с вожделением посмотрел на сигареты.

Мгновение дядя Федя молчал, словно прикидывал, стоит ли угощать племянника этой отравой, а потом кивнул, протянул ему пачку. Сигарета была мерзкой, но Макс выкурил ее до самого фильтра. Руки мелко дрожали, губы тоже — бойцовый дворовый кот на поверку оказался слабаком.

— А ты молодец, — словно прочитал его упаднические мысли дядя Федя. — Правильно себя вел, грамотно. Только что ж под пули-то полез? Мои-то ребятки обученные, а те отморозки палили в белый свет.

Макс посмотрел на Лизавету, ее как раз перекладывали на носилки. Дядя Федя проследил за его взглядом, откашлялся, спросил:

— Из-за нее?

Макс пожал плечами. Кто ж знает, отчего он вел себя как последний идиот? Ну, было и было.

— Ты ж, помнится, говорил, что девочка немая. А она так закричала, что наш снайпер от неожиданности чуть с сосны не упал.