Я руководствовалась прежде всего желанием сделать книгу удобочитаемой. Я старалась по возможности избегать постоянных отсылок к глоссарию, когда читатель вынужден либо постоянно отрываться от чтения, чтобы заглянуть в список имен, либо просто махнуть рукой на глоссарий и читать подряд, совершенно утратив ориентацию. А иностранцам и того хуже: они ищут в глоссарии слово «Каляева», узнают, что теперь это Сильчестер, и по-прежнему пребывают в недоумении, до тех пор пока не заглянут в карту. Так или иначе, книга от этого проигрывает. Поэтому в том случае, когда у меня был выбор, я использовала то название, которое быстрее всего вводит читателя в суть дела. Для этого я иногда заставляла рассказчика перечислять все названия, вставляя даже современные, там, где они не выглядят неуместными, например: «Маэсбели, близ Конановой крепости, Каэрконана, который люди иногда называют еще Конисбург». Иногда я позволяла себе еще большие вольности. Разумеется, в английском тексте, который читателю должен представляться латынью или кельтским диалектом Южного Уэльса, было бы педантизмом называть Лондон «Лондиниумом». Я использовала также современные названия таких мест, как Гластонбери, Винчестер, Тинтагел, поскольку эти названия, будучи средневековыми по происхождению, так наполнены ассоциациями, что они вполне подходят к контексту, где современные образы, скажем, Манчестера или Ньюкасла выглядели бы неуместными. Эти «правила», разумеется, излагаются здесь отнюдь не в укор другим писателям; каждый использует то название, какого требует его работа. И поскольку этот роман является плодом воображения и никто не станет воспринимать его как изложение реальных исторических событий, я позволила себе руководствоваться законами поэзии: лучше всего подходит то, что лучше и живее всего выражает замысел автора и приятнее на слух.
Тот же самый принцип относится и к языку. Повествователь, рассказывая свою историю на валлийском языке пятого века, употребил бы не меньше разговорных слов и выражений, чем использовала я в своем романе; слуги Кердик и Кадаль изъяснялись бы на неком диалекте, в то время как короли говорили бы неким «высоким штилем», как и прорицатели, произносящие пророчества. Я намеренно допускала кое-какие анахронизмы там, где они звучали наиболее выразительно, и местами сдабривала это жаргоном, чтобы оживить текст. Короче, я всюду проверяла свой текст на слух, придерживаясь принципа, что для произведения, являющегося плодом чистого воображения, приемлемо все, что хорошо звучит.
Ибо «Хрустальный грот» — не более чем плод воображения. Это не научный труд, он не может претендовать на звание серьезного исторического исследования. Да серьезные историки и не дочитали бы до этого места. Они сразу поняли бы, что главным источником моего сюжета была «История королей Британии» Джеффри (Гальфрида) Монмутского.
Серьезные историки слышать не могут самого имени Гальфрида. Сидя в своей оксфордской келье в XII столетии, он сотворил длинное и живое повествование, «историю» Британии от Троянской войны (в которой участвовал Брут, «король бриттов») до седьмого века после Рождества Христова, подгоняя факты под общую линию повествования, а там, где фактов недоставало (а это случалось на каждом шагу), он на ходу присочинял новые подробности.
С исторической точки зрения «Historia Regum Britanniae» ужасна, но как художественное произведение она великолепна. И она была источником вдохновения для множества произведений, относящихся к так называемому «Артуровскому циклу», — от «Смерти Артура» Мэлори до «Королевских идиллий» Теннисона, от «Парсифаля» до «Камелота».
Центральный персонаж «Истории» — Артур, первый король объединенной Британии. Артур Гальфрида — это легендарный герой, но нет сомнения, что Артур существовал на самом деле, и я думаю, что то же самое относится к Мерлину, хотя в этом имени сошлись по меньшей мере четыре личности: принц, пророк, поэт и механик. Впервые он появляется в легенде юношей.
Мое вымышленное повествование о его детстве было вдохновлено фразой из Мэлори: «источник Галапаса (так иногда переводят слова «fontes galabes»), который он имел обыкновение посещать» и упоминанием об «учителе моем Блезе», который у меня превратился в Белазия. Легенда о Мерлине в Бретани не менее популярна, чем в Британии.
И наконец, еще пара коротких замечаний.
Я назвала мать Мерлина Нинианой, потому что так звали девушку (Вивиана/Ниниана/Нимуэ), которая, согласно легенде, соблазнила великого чародея под старость и лишила его силы, заточив его в гроте, где он будет спать до конца времен. Другие женщины в связи с ним не упоминаются. В легендах (и в истории) связь между безбрачием, целомудрием и магической силой столь сильна, что я сочла необходимым подчеркнуть целомудрие Мерлина.