Хрустальный грот. Полые холмы

— Мужчина берет силу там, где она достается, — повторил он. — Ты сказал, что не знаешь, рука какого бога ведет тебя; возможно, ты ступил на тропу Митры, который привел тебя ко мне. Посмотрим. Как бы то ни было, он останется богом армии, и нам понадобится его покровительство… А теперь принеси арфу и, будь добр, спой для меня.

Так складывались наши отношения. Он обходился со мной как с настоящим принцем; со мной не обходились так даже в доме моего деда, где я по крайней мере имел на это некоторое право.

Кадала определили моим личным слугой. Я поначалу думал, что ему это будет в обиду, ведь после того как он прислуживал самому Амброзию, его приставили к какому-то мальчишке, но он, по-видимому, не возражал, и у меня создалось впечатление, что Кадал был даже польщен. Вскоре мы были уже накоротке; поскольку в доме не было других ребят моего возраста, Кадал повсюду сопровождал меня. Мне также дали коня. Сначала мне предложили лошадь из собственной конюшни Амброзия, но, проездив на нем лишь день, я со стыдом должен был попросить коня, более подходившего мне по росту, после чего мне дали невысокого серого жеребца, ростом не больше пони, которого — в приступе тоски по дому — я назвал Астером.

Так шли первые дни. В сопровождении Кадала я ежедневно выезжал осматривать окрестности; земля по-прежнему была скована морозом, но вскоре мороз сменился дождем — и поля превратились в сплошную разбитую хлябь, а дороги развезло. Днем и ночью над равнинами гулял холодный ветер, взбивая белую пену на серо-стальных волнах Малого моря и покрывая темной влагой северные бока стоячих камней. Однажды я захотел найти камень, клейменный топором, но не смог этого сделать. Зато я нашел другой камень, на котором в определенном освещении можно было различить высеченный кинжал, а еще с одного массивного камня, стоявшего несколько поодаль, из-под лишайника и птичьего помета смотрел распахнутый глаз. При свете дня от камней не веяло таким холодом, но все равно в них оставалось что-то, едва ощутимое, отчего мой пони артачился и не желал идти в ту сторону.

Естественно, я осмотрел город. В центре возвышался замок короля Будека — каменистый холм, увенчанный высокой стеной. К закрытым и охраняемым воротам вела пологая, сложенная из камня дорога. Я часто видел, как Амброзий или его военачальники поднимались к воротам, но сам никогда не заходил дальше поста у начала подъема. Однако я все же несколько раз видел короля Будека, когда он выезжал из замка со своей свитой. Его волосы и длинная борода почти совсем поседели, но на своем крупном гнедом жеребце король сидел как влитой, словно был лет на тридцать моложе своего возраста; я слышал множество историй о том, как искусно он управляется с мечом и копьем, и о том, как он поклялся отомстить Вортигерну за убийство своего кузена Константина, даже если на это уйдет вся его жизнь.

По правде, к этому и шло, поскольку для такой маленькой страны собрать армию, способную разбить Вортигерна и саксов, а потом еще и удержать Большую Британию, казалось почти невыполнимым делом. Но скоро, шумели в лагере слухи, уже скоро…

Каждый день в любую погоду на ровном поле за городскими стенами проходили учения. У Амброзия, как я узнал, теперь было не ополчение, а настоящая армия в четыре тысячи человек. Что до Будека, то содержание стольких ртов уже не раз окупилось сторицей, поскольку не далее чем в тридцати милях его страна граничила с владениями молодого короля, всегда готового поживиться грабежом; этого короля сдерживали лишь слухи о возрастающей силе Амброзия и грозной славе его солдат. Будек и Амброзий всеми силами внушали окрестным правителям мысль о том, что их армия — только оборонительная, и заботились о том, чтобы Вортигерн ничего наверняка не узнал: известия о подготовке вторжения достигали его ушей, как и прежде, в виде слухов, а шпионы Амброзия делали все, чтобы их считали пустыми слухами. На деле Вортигерн верил лишь в то, во что Будек старался заставить его поверить: будто Амброзий и Утер смирились с участью изгнанников, утвердились в Малой Британии в роли наследников Будека и теперь направили все усилия на охрану земель, которые однажды перейдут под их руку.