Хрустальный грот. Полые холмы

Я пересек пролив в начале апреля на том же корабле, что доставил меня в Малую Британию, однако второе путешествие разительно отличалось от первого. Теперь на борт взошел не Мирддин, беглец, а Мерлин, хорошо одетый молодой римлянин с туго набитой мошной и в сопровождении слуг. Мирддина заперли нагим в трюме; Мерлину отвели удобную каюту, а капитан относился к нему с явным почтением. Одним из моих слуг был, разумеется, Кадал, а вторым, к немалому моему веселью, оказался Маррик; последнего эта перемена в наших отношениях далеко не радовала. (Анно был мертв. Насколько я мог судить, он переусердствовал в таком мелком деле, как шантаж.) Естественно, ничто в моем поведении не указывало на то, что между мной и Амброзием может быть какая-то связь, но ничто не могло заставить меня расстаться с подаренной им застежкой; я приколол ее на плечо туники, но с изнанки. Вряд ли кто-нибудь узнал бы во мне мальчишку, бежавшего пять лет назад, и капитан, конечно, ничем не выдал нашего прошлого знакомства, но все же я держался замкнуто, а если и говорил, то только на бретонском.

Удача сопутствовала нам: корабль должен был войти прямо в устье реки Тиви и бросить якорь в Маридунуме, но было условлено, что, как только это торговое судно войдет с приливом в широкое устье, нас с Кадалом доставят на берег в лодке.

По сути, это путешествие зеркально повторяло предыдущее; впрочем, в том, что было для меня самым важным, не существовало особой разницы. Всю дорогу меня терзала морская болезнь. То, что вместо вороха тряпья и ведра в трюме у меня теперь была удобная койка, а Кадал не отходил от меня ни на шаг, нисколько не облегчало страданий. Как только корабль вышел из Малого моря и расправил паруса под свежими апрельскими ветрами, я, позабыв о своей браваде, спустился в каюту и слег от морской болезни.

Как мне сказали, дул попутный и свежий ветер, так что мы вошли в устье и бросили якорь еще до наступления зари, за десять дней до апрельских Ид.

Воздух был неподвижен, все вокруг окутывал холодный туман. Было очень тихо. Только начался прилив, погнавший воду вверх, в устье реки, и когда наша лодка отчалила от борта корабля, тишину нарушали только журчание воды под ее килем да мягкий плеск весел. Где-то далеко, едва слышно, пропели петухи. Скрытые туманом, кричали ягнята, им вторило глухое блеяние овец. Промытый ночным дождем воздух пах солью и, как ни странно, домом.

Мы держались ближе к середине потока, так чтобы за пеленой тумана нас никто не мог разглядеть с берега. Говорить мы старались только шепотом; а однажды, когда на берегу залаяла собака, мы услышали мужской голос, прозвучавший так отчетливо, будто человек находился рядом с нами в лодке. Это оказалось достаточным предостережением, и мы замолчали вовсе.

Сильный весенний прилив быстро нес наше суденышко. Это было нам на руку, поскольку корабль стал на якорь позже, чем было намечено, а рассвет разгорался все ярче. Гребцы то и дело встревоженно поглядывали на небо и налегали на весла. Я наклонился вперед, напрягая зрение и стараясь увидеть хоть кусочек знакомого берега.

— Ты рад, что вернулся? — прошептал мне на ухо Кадал.

— Это зависит от того, что мы узнаем. Клянусь Митрой, как же хочется есть!

— Немудрено, — кисло хмыкнул он. — Что ты выискиваешь?

— Здесь должна быть бухточка — белый песок и ручей, бегущий между деревьев, — а за ней дюна, поросшая соснами. Мы пристанем там.

Он кивнул. По замыслу, мы с Кадалом должны были высадиться на берег в устье реки против Маридунума, в известном мне месте, откуда мы могли незамеченными выйти на дорогу, идущую с юга. Нам предстояло выдавать себя за путников из Корнуолла; говорить за обоих буду я, а выговор Кадала сойдет в беседе со всяким, кроме коренного корнуэльца. С собой я вез несколько горшочков с мазями и небольшой сундучок с лекарствами: если меня спросят, кто я, то я вполне сойду за странствующего лекаря, и эта личина послужит мне пропуском почти повсюду, где я хотел побывать.

Маррик остался на корабле. Как обычно, он прибудет в город на торговом судне и высадится на верфи. Ему предстояло разыскать старых знакомцев, восстановить старые связи в городе и узнать как можно больше; Кадал же отправится со мной в пещеру Галапаса и будет служить связником между мной с Марриком, передавая добытые мною сведения.

Корабль задержится в устье Тиви на три дня. Перед самым его отплытием Маррик поднимется на борт, чтобы доставить в Малую Британию собранные нами сведения. Присоединимся ли мы с Кадалом к нему, зависело от того, что мы обнаружим. Ни я, ни мой отец не забывали, что после участия Камлаха в восстании Вортигерн наверняка похозяйничал в Маридунуме, как лиса в курятнике; и не он один: можно не сомневаться, он впустил сюда саксов. Первой моей заботой было добыть сведения о Вортигерне и отослать их в Бретань, а затем уже найти свою мать и убедиться, что ей ничто не угрожает.