Хрустальный грот. Полые холмы

— Она узнала имя, да, сразу. Эмрис, а? Ладно, не волнуйся, я не проболтаюсь. Мы живем в беспокойное время, и чем меньше говоришь, тем лучше — для всех.

— Когда она выйдет?

— Через час после восхода луны. Ты услышишь колокол.

— Я буду там, — произнес я, но окошко уже захлопнулось.

С реки поднимался туман, и я решил, что это будет нам на руку. Мы тихо шли по переулку, опоясывавшему монастырскую стену. Он уводил от улиц к тропе вдоль реки. Начинало моросить.

— И что теперь? — спросил Кадал. — До восхода луны целых два часа, и, судя по погоде, нам еще повезет, если вообще удастся увидеть луну. Ты же не станешь рисковать, отправляясь в город?

— Нет. Но и не вижу смысла мокнуть здесь. Надо отыскать укрытие, откуда будет слышен звон колокола. Сюда.

Ворота конного двора были заперты. Я не стал тратить на них времени, а повел Кадала прямо к стене сада. Во дворце не горело ни огонька. Мы перебрались через стену там, где в ней зияла рваная брешь, и по мокрой траве направились через фруктовый сад во внутренний садик моего деда. В воздухе стоял тяжелый запах влажной земли и разных растений, мяты и шиповника, мха и молодых листочков, опустившихся под тяжестью росы. Несобранные прошлогодние фрукты чавкали у нас под ногами. За нашими спинами пусто и гулко скрипнули ворота.

В колоннаде было пусто, все двери на запоре, окна забраны ставнями. Во дворце царила темнота, гуляло эхо крысиной возни. Но я не заметил видимых разрушений. Я предположил, что, захватив город, Вортигерн решил сохранить дворец и прилегающее к нему поместье для себя. Ему удалось убедить или заставить своих саксов отказаться от разграбления поместья так же, как — из страха перед епископами — он заставил их пощадить обитель Святого Петра. Тем лучше для нас. По крайней мере вечернего колокола мы будем дожидаться в сухом и уютном месте. А внутрь мы попадем без труда: если я не сумею открыть любой замок в этом доме, то время в мастерских Треморина я и впрямь потратил впустую.

Я как раз сообщал об этом Кадалу, когда вдруг из-за угла, мягко, по-кошачьи ступая по мшистым плитам, быстро вышел молодой человек. Завидев нас, он остановился как вкопанный, и я увидел, как его рука метнулась к бедру. Но одновременно с тем, как с едва слышным шорохом выхватил меч из ножен Кадал, юноша присмотрелся ко мне округлившимися от удивления глазами и воскликнул:

— Мирддин, клянусь святым дубом!

Какое-то мгновение я не узнавал его, что было вполне объяснимо, поскольку он был ненамного старше меня и сильно изменился за пять лет. Затем я безошибочно понял, кто стоял передо мною: широкие плечи, выступающий подбородок, волосы, даже в сумерки отливающие рыжиной. Диниас. Тот самый Диниас, который звался королевским сыном, в то время как я был безымянным бастардом; Диниас, мой «кузен», который не желал признавать своего родства со мной, Диниас, который сам захватил титул принца и которому это сошло с рук.

Мало кто принял бы его сейчас за принца. Даже в полутьме я разглядел, что он был одет не бедно, но в платье, в какое одеваются обычно торговцы, и украшением ему служило лишь одно медное обручье. Темное платье было подпоясано поясом из простой кожи, на рукояти меча не было ни единого украшения, а плащ, хотя и из хорошей материи, обтрепался и был испещрен пятнами грязи, От всей его фигуры исходило то неописуемое ощущение захудалой бедности, какое является результатом постоянных расчетов, как протянуть от одного дня до другого или, возможно, даже от обеда до ужина.

Поскольку, несмотря на значительные перемены, он, бесспорно, оставался моим кузеном Диниасом, следовало предположить, что если он узнал меня, то не было смысла притворяться, будто он ошибся. Я улыбнулся и протянул ему руку:

— Привет, Диниас. Надо же, первое знакомое лицо за сегодняшний день.

— Что, во имя богов, ты здесь делаешь? Все говорили, что ты мертв, но я этому не верил.

Он подался вперед, вытягивая шею, и с ног до головы окинул меня быстрым внимательным взглядом.

— Где бы ты ни был, жилось тебе, похоже, неплохо. Когда ты вернулся?

— Мы приехали сегодня.

— Значит, новости ты уже знаешь?

— Я знал, что Камлах погиб. Мне жаль… если ты был… Ты же знаешь, он не был моим другом, но дело тут вовсе не в политике… — Я замолк, выжидая. Пусть он сделает шаг. Краешком глаза я видел, как Кадал настороженно напрягся; он по-прежнему держал руку у бедра. Я успокаивающе повел рукой, повернул ее ладонью вниз и увидел, как он расслабился.

Диниас передернул плечами.

— Камлах? Он был глупцом. Я предупреждал его, откуда следует ждать прыжка Волка. — Однако при этих словах я заметил, как его взгляд метнулся в сторону густой тени. По-видимому, в эти тяжелые времена жители Маридунума научились держать язык за зубами. Он снова поглядел на меня подозрительно и настороженно. — А тебе здесь что за дело? Для чего ты возвратился?

— Чтобы повидаться с матерью. Я был в Корнуолле, а туда доносились лишь отголоски слухов о битвах. Когда же я услышал о смерти Камлаха и Вортимера, я стал тревожиться о судьбе близких.