Хрустальный грот

Солнце закатилось; с его уходом небосвод на западе лишился красок, и в головокружительной зеленоватой мгле блеснула мне одинокая звезда. Я стоял неподвижно. Тишина была полная, настолько полная, что я слышал, как неспешно щиплет траву мой конь и как позвякивает его уздечка, когда он переходит на новое место. Кроме этого, единственным звуком, нарушающим тишину, было едва уловимое щебетанье скворцов, гнездившихся у меня над головой в гигантских трилитонах. Скворец — священная птица друидов, я слышал, что в давние времена друиды свершали здесь свои обряды. Много легенд ходит о Хороводе: о том, что в древности эти камни доставили из Африки неведомые исполины и воздвигли посреди равнины, или о том, что Хоровод — это и есть сами великаны, проклятьем обращенные в камень, пока танцевали свой веселый хоровод. Но не великаны и не проклятье дышали теперь холодом из камней; эти камни воздвигли простые смертные, и история их воздвижения воспета сказителями, такими, как слепой старик из Малой Британии. Последний закатный луч лег на камень возле меня; массивный каменный нарост на поверхности могучего базальта в точности соответствовал отверстию в упавшей перемычке. Эти шипы и гнезда были сработаны людьми, такими же мастерами, как те, за работой которых я наблюдал последние несколько лет — сперва в Малой Британии, затем в Йорке, Лондоне и в Винчестере. И сколь бы огромными и неподъемными ни были эти камни, их подняли не мощь или магия великанов, а руки рабочих и указания механиков и звуки музыки, подобной той, что я слышал от слепого певца из Керрека.

Я медленно пересек площадку в центре Хоровода. Слабого предсумеречного света хватало на то, чтобы моя тень бежала впереди меня, и на то, чтобы на мгновение в игре света и тени на поверхности одного из камней возник двуглавый топор. Я помедлил и обернулся… Моя тень на камне затрепетала, потом нырнула. Я ступил в неглубокую яму и упал ничком, растянувшись во весь рост.

Это было всего лишь углубление в земле, какое могло остаться спустя годы после падения одного из камней. Или от могилы…

Поблизости не было ни одного подходящего камня, и не было никаких следов работы киркой, никто здесь не был похоронен. Дерн был ровный, выщипанный овцами и коровами, а мои ладони, на которые я оперся, чтобы встать, легли на душистые звездочки маргариток. Но еще до того, еще не поднявшись из ямы, я почувствовал, как холод ударил меня из-под земли, ощутил внезапную острую боль, словно меня пронзила стрела, и понял: вот ради чего мой бог привел меня сюда.

Я поймал коня, сел в седло и вернулся на две мили назад, в городок, где родился мой отец.

Спустя четыре дня мы прибыли в Каэрлеон и застали город совершенно переменившимся. Амброзий намеревался использовать его как один из трех своих опорных пунктов — другими двумя предстояло стать Лондону и Йорку, — и работами здесь руководил сам Треморин. Стены отстроили заново, мост восстановили, реку почистили, а берега ее укрепили, заново перестроили весь восточный квартал казарм. В прежние времена военное поселение в Каэрлеоне, окруженное низкими холмами и охраняемое излучиной реки, занимало обширное пространство; теперь же не было нужды даже в половине его, поэтому Треморин приказал разобрать то, что осталось от западных казарм, а полученные таким образом дерево и камень пустил на постройку новых зимних квартир, бань и нескольких новых кухонь. Старые были еще в худшем состоянии, чем бани в Маридунуме. А теперь, как я сказал Треморину, «все и каждый будут просить перевести их сюда», и он, казалось, был польщен.

— Хорошо бы нам управиться поскорее, — сказал он. — Ходят слухи о новых напастях. Тебе ничего не известно?

— Ничего. Но если это свежие новости, то я могу и не знать о них. Мы в пути уже около недели. Какие беды? Верно, не от Окты?

— Нет, на сей раз Пасцентий. — Это был брат Вортимера, сражавшийся вместе с ним во время восстания и сбежавший после гибели Вортимера. — Ты знаешь, что он удрал на корабле в Германию? Говорят, что он вернется.

— Дай ему только срок. Что ж, ты ведь будешь извещать меня обо всех новостях?

— Извещать тебя? Разве ты не останешься здесь?

— Нет. Я еду в Маридунум. Ты же знаешь — там мой дом.

— Я забыл. Ладно, может, мы еще увидимся; я еще какое-то время пробуду здесь: мы начинаем строить церковь. — Он ухмыльнулся. — Епископ впился в меня, как клещ: послушать его, так я должен сперва взяться за нее, а не тратить столько времени на земные дела. Поговаривают здесь и о том, чтобы возвести монумент в ознаменование побед короля. Некоторые предлагают поставить триумфальную арку, как у древних римлян. Разумеется, епископ твердит, что здесь, в Каэрлеоне, надобно возвести собор — во славу Господа и Амброзия в придачу. Хотя лично я полагаю, что если какой-нибудь епископ и должен воспользоваться славой Господа и короля, то это — Глочестер. Старый Элдад всех их за пояс заткнул. Ты видел его?

— Я его слышал.

— Что ж, надеюсь, ты хотя бы останешься на ночь? Поужинай со мной.

— Благодарю. С удовольствием.