Хрустальный грот

Кое-что я помню. Вдоль лестницы вниз — снова каменные факельщики. Длинные скамьи по обе стороны центрального прохода, где расположились мужи в ярких одеждах, обращенные к нам красочные маски и пристальные взгляды из-под них. Шорох шагов в дальнем конце залы, огромная апсида с аркой, открывающейся во внутреннюю пещеру, где под усеянным звездами сводом ясно виден каменный барельеф Митры, убивающего быка. Некая сила уберегла его от зубил сокрушителей богов, потому что резьба выступала из камня, и целая и невредимая фигура бога дарила уверенность и надежду. Да, это он — юноша стоячего камня, юноша в шапке, преклонивший колени на спине упавшего быка и, отвернув в печали и сострадании лицо, вонзающий меч в горло животного. Каменные алтари у подножья ступеней апсиды, по одному с каждой стороны. Подле правого алтаря посвященный под маской Льва, в длинных одеждах и с жезлом в руке. Подле левого — Гелиодромос, Гонец Солнца. И наверху лестницы, в центре апсиды — Отец, распахнувший навстречу нам объятья.

В моей маске Ворона были узкие отверстия для глаз, так что я мог смотреть только прямо перед собой. Повернуть голову я тоже не мог: не пристало водить птичьим клювом во время мистерий, так что мне оставалось только стоять, прислушиваясь к голосам, спрашивая себя, сколько друзей собралось здесь и скольких людей я знал. Я был уверен лишь в Гонце, что спокойно и недвижимо высился возле алтаря, и в одном из Львов, но тот человек мог скрываться под любой из львиных масок посвященного четвертой ступени: один стоял у самой арки, другие же наблюдали с наскоро сбитых скамей.

Таково обрамление церемонии, и это все, что согласна отдать мне память; еще мне вспоминается лишь конец мистерии. Отправлявший службу Лев никак не походил на Утера. Он был ниже ростом и кряжистее телом и, видимо, старше годами, а его удар был всего лишь ритуальным шлепком, без мучительной боли, которую всегда удавалось каким-то образом привнести в ритуал Утеру. Но Гонец не был Амброзием. Когда он подал мне символический дар вина и хлеба, на мизинце его левой руки я увидел перстень — золотой обод, обнимающий красную яшму с вырезанным в ней драконом. Когда же он поднес чашу к моим губам и вниз по его руке соскользнули складки алого одеяния, я заметил знакомый белый шрам на смуглой плоти и, подняв взгляд, встретился с голубыми глазами под маской, в которых мелькнула искра веселья и переросла в смех, когда я от удивления вздрогнул и расплескал вино. Видимо, с тех пор, как я в последний раз принимал участие в мистериях, Утер поднялся на две ступени. А поскольку другого Гонца в храме не было, то Амброзий мог быть лишь в одном месте…

Я отвернулся от Гонца, чтобы преклонить колени перед Отцом. Руки, принявшие мои ладони для произнесения клятвы, были старческие, и когда я поднял голову, из-под маски на меня взглянули глаза незнакомца.

Спустя восемь дней состоялась всенародная церемония благодарения, на которую явились Амброзий и все его военачальники. Был здесь также и Утер, «потому что, — заметил мой отец, когда мы остались наедине, — как ты однажды узнаешь, все боги, рожденные светом, — братья. И если в этой земле Митра, дарующий нам победу, ходит в обличье Христа, что ж, мы станем поклоняться Христу».

Больше мы об этом не говорили.

* * *