Хрустальный грот

— Увидим. Признаю, что ты обладаешь могуществом, но какая мне от него польза? Я не нуждаюсь в священниках и жрецах. — Он говорил оживленно и дружелюбно, словно хотел развеять странные чары этой ночи. Он обеими ногами стоял на земле. Амброзий понял бы смысл моих слов, но Утер шел не сворачивая тропой человека, как борзая, почуявшая кровь. — Похоже, ты и так уже неплохо мне послужил — в Килларе и здесь с Хороводом Камней. Одним этим ты заслужил мою благодарность.

— Где бы я ни был, я всегда к твоим услугам. Если я тебе понадоблюсь, ты знаешь, где меня отыскать.

— Неужели не при моем дворе?

— Нет, в Маридунуме. Там мой дом.

— Ах да, знаменитая пещера. Думаю, ты заслужил от меня чего-то большего.

— Мне ничего не нужно.

Стало чуть светлее. Я перехватил его быстрый взгляд искоса.

— Я говорил с тобой сегодня, как до этого не говорил ни с кем. Ты не в обиде на меня за прошлое, незаконнорожденный Мерлин?

— Мне не за что обижаться на тебя, милорд.

— Неужели?

— Ну, может быть, девушка в Каэрлеоне. Но она не в счет.

Я увидел его изумленный взгляд, сменившийся улыбкой.

— Которая?

— Не имеет значенья. Ты все равно уже позабыл о ней.

— Клянусь псом, я недооценил тебя. — Он говорил почти тепло, чего я никогда не слышал от него. Знай он, в чем дело, он бы, наверное, расхохотался.

— Говорю тебе, это не имеет значенья. Не имело значенья тогда, и совсем уж никакого теперь.

— Ты все еще не сказал, зачем вытащил меня сюда среди ночи. Взгляни на небо: занимается заря — да и лошади скоро замерзнут. — Утер посмотрел на восток. — День будет превосходным. Интересно будет поглядеть, что тебе удалось сотворить. Сейчас я могу сказать тебе, что Треморин до того самого дня, когда прибыл гонец с твоим письмом, твердил, что это невозможно. Пророк или не пророк, но от тебя, Мерлин, есть своя польза.

Разгорался свет, и темнота расступалась перед ним. Теперь я видел его ясно — король стоял против меня с поднятой головой, снова поглаживая рукой подбородок.

— Это хорошо, что ты приехал ночью и я узнал твой голос. При свете дня это было бы труднее. Ты отпустил бороду.

— Стал больше походить на короля, а? На войне больше ни для чего другого не оставалось времени. К тому времени, когда мы вышли к Хумберу… — Он принялся рассказывать мне о походе и впервые на моей памяти говорил непринужденно и естественно. Может, причина была в том, что из всех его подданных я один приходился ему родней и, как говорят, в нем зазвучал голос крови. Он рассказывал о войне на севере, о битвах, о дымящихся развалинах, которые оставляли за собой саксы.

— А теперь вот Рождество празднуем в Винчестере. Весной я коронуюсь в Лондоне, и уже…

— Погоди. — Я не хотел обрывать его столь властно, но время торопило меня, словно на мне зиждились и небеса над головой, и прочерчивающие их первые проблески света. Не было времени подыскивать слова, подобающие в беседе с королем. Я поспешно произнес: — Сейчас. Стань рядом со мной у подножья камня.

Я отодвинулся на шаг и застыл в изножье длинного король-камня лицом к пылающему востоку. Я не смотрел на Утера. Слышал только, как у него, словно от гнева, перехватило дыханье, но затем он овладел собой и, сверкнув самоцветами и кольчугой, стал бок о бок со мной. У наших ног распростерся камень.

На востоке ночь поблекла, поднялась, как занавес, и выглянуло солнце. Прямой, словно брошенный факел или огненная стрела, луч пронзил серый воздух и проложил сияющую дорогу от горизонта к камню у наших ног. Огромный трилитон-часовой перед нами холодной и черной аркой обрамлял зимнее сиянье. Затем солнце так быстро взошло над горизонтом, что было видно, как тени от звеньев кольца вытянулись в продолговатый эллипс, чтобы почти тут же выцвести и потеряться в зареве зимней зари.

Я перевел взгляд на короля. Его широко раскрытые глаза были словно пусты и устремлены на камень у его ног. Я ничего не смог прочитать в этих глазах. Затем он поднял голову, но посмотрел не на меня, а на исполинские камни внешнего кольца, на сомкнутый строй гигантов на фоне яростного света. Он медленно отошел на шаг от меня и повернулся на каблуке, обведя взглядом все кольцо Нависших Камней. Я заметил, что борода у него отросла рыжеватая и курчавилась; он отпустил длинные волосы, а поверх шлема сверкал золотой обруч.

Наконец его глаза, дымно-голубые в первом утреннем свете, встретились с моими.

— Неудивительно, что ты улыбаешься. Это впечатляет.

— Это от облегченья. На протяжении нескольких недель расчеты не давали мне спать.

— Треморин говорил мне. — Он окинул меня неспешным, оценивающим взглядом. — Он также передал мне твои слова.

— Мои слова?

— Да. «Я покрою его могилу тем, что само есть свет».

Я промолчал.

— Я уже говорил тебе, что ничего не знаю о пророках или священниках, — медленно продолжал он. — Я всего лишь солдат, и мыслю я как солдат. Но это… то, что ты сделал здесь, это я способен понять. Быть может, в конце концов в Британии хватит места для нас обоих. Я сказал, что проведу Рождество в Винчестере. Ты поедешь со мной?