Хрустальный грот

— Ни души. К тому времени, когда мы добрались туда, полагаю, я впал в горячку; ничего не помню. Она укрыла меня и мою лошадь в пещере, подальше от чужих глаз. В седельной сумке у меня было немного пищи и вина, к тому же при мне оставались одеяло и плащ. Уже было далеко за полдень, когда, приехав домой, она узнала, что нашли двух убитых и их лошадей. На север отправился отряд; маловероятно было, что кто-нибудь в городе догадается, что трупов должно было быть три. Таким образом мне ничто не угрожало. На другой день она вновь приехала в пещеру и привезла еду и лекарства… И на следующий тоже… — Амброзий умолк. — И знаешь, каков был конец этой истории?

— Когда ты открыл ей свое имя?

— Когда она сказала, что не может оставить Маридунум и уехать со мной. До тех пор я полагал, что она одна из приближенных королевы. Судя по манерам ее и речам, я решил, что она выросла в доме короля. Возможно, то же самое она думала и обо мне. Но это не имело значения. Ничто не имело значения, за исключением того, что я был мужчиной, а она — женщиной. С самого первого дня мы оба знали, что именно должно произойти. Ты поймешь, каково это, когда станешь взрослее. — Улыбка снова озарила его лицо, на этот раз коснувшись не только губ, но и глаз. — Это то знание, которого тебе, думаю, придется подождать, Мерлин. Дар Предвидения в делах вопросах любви бессилен.

— Ты просил ее уехать с тобой? Уехать с тобой в Малую Британию?

Он кивнул:

— Еще до того, как узнал, кто она. А когда узнал, стал упрашивать еще настойчивее, опасаясь за нее, но она отказывалась последовать за мной. Из ее речей я понял, что она ненавидела и боялась саксов, страшилась того, на какую судьбу обрекает Вортигерн британские королевства, и все же отказывалась уехать. По ее словам, одно дело то, как она распорядилась собой, и совсем другое — отправиться за море с человеком, который, вернувшись, неминуемо станет врагом ее отца. Она сказала, что мы оба должны покончить с этим, как заканчивается год, а потом забыть обо всем.

Минуту он помолчал, глядя на свои руки.

— И ты так и не узнал, что у нее родился ребенок? — спросил я.

— Нет. Разумеется, я не раз спрашивал себя. Весной я послал ей письмо, но не получил ответа. Тогда я оставил все, как есть, понимая, что если бы я понадобился ей, то она знала, весь мир знал, где меня найти. Потом, наверное, прошло уже больше двух лет, до меня дошли слухи, что она обручена. Теперь я знаю, что это было неправдой, но тогда это помогло мне выбросить ее из головы. — Амброзий посмотрел на меня. — Ты в силах это понять?

Я кивнул:

— Это могло быть и правдой, но не в том смысле, в каком ты воспринял это известие, мой господин. Она посвятила себя церкви, когда я перестал нуждаться в ней. Христиане называют это обручением.

— Вот как? — На мгновение он задумался. — Как бы то ни было, я больше не посылал писем. И когда спустя некоторое время до меня дошли слухи о незаконнорожденном ребенке, мне и в голову не пришло, что это может быть мой сын. Однажды здесь побывал человек, странствующий глазной лекарь, который проехал через весь Уэльс. Я послал за ним и подробно расспросил его. Он подтвердил, что действительно во дворце живет бастард, такого-то возраста, рыжеволосый, рожденный от короля.

— Диниас, — произнес я. — Наверное, меня этот лекарь в глаза не видел. Меня всегда… ну разве что не прятали… К тому же дед в самом деле иногда называл меня перед заезжими людьми своим сыном. У него было немало незаконнорожденных детей по всему королевству.

— Я так и думал. Поэтому я почти не прислушивался к новым слухам о бастарде — сыне то ли короля, то ли его дочери. Это относилось к далекому прошлому, а у меня было множество неотложных дел. Кроме того, меня не оставляла одна мысль: если бы она родила ребенка, то неужели не сообщила бы мне? Если бы я был нужен ей, неужели она не послала бы весточку?