Хрустальный шар

– А… этот отдел? Один из наиболее успешных. Понимаете, господин директор, предположим, кому-то не нравится окончание какого-то романа: он хотел бы, чтобы герои жили вместе, или кто-то в книге ему не понравился и он хотел бы его умертвить, и вот у нас есть уже пара тысяч готовых, отпечатанных окончаний, которые желают чаще всего, а если ничего готового нет, то мы исполняем заказ в течение пяти дней.

– То есть все желания?

– Нет, не все. Мы не переделываем Библию, хотя был вчера один желающий из Общества анти-Иеговы или как оно там называется.

– Ну-ну, и что он хотел изменить в Библии?

– Чтобы исключить из нее, скажем, все кровавые истории. Все эти убийства, кровосмешения, насилия, истребление хананеев, иевусеев и так далее. Мол, это тоже ведь были люди, так зачем же Господь Бог их так уничтожал?

– А вы что?

– Это не по моей части. Хертли его сплавил. Мы не хотим иметь неприятностей. Он сказал ему, что Ветхий Завет уже не такой важный, потому что Господь Бог сделал новое издание. А… господин директор… может быть… и у вас есть какое-нибудь желание? Так я сейчас…

– Того, что я желаю, трест сделать пока не может… – сказал Трайсен, немного развеселившись. – Ну, я пойду…

– Где он? – раздался за дверями голос Раутона.

– Появился! Наконец-то.

– Появился, – сказал репортер, – но пойдем из этой норы, тут ведь не развернуться.

В кабинете Раутон бросил на столик плащ, с которого стекала вода, и уселся на краю стола.

– Слушай, парень, со времени нашего последнего разговора наш счет вырос очень неплохо. У нас уже около двух миллионов. Но ты, я слышал, вытворяешь неслыханные вещи.

Художник беспокойно заерзал в кресле.

– Вчера, например, собрал несколько десятков мальчишек с улицы и купил им велосипеды. Это так?

Трайсен опустил голову.

– Вчера дал пять тысяч нашему швейцару.

– Он говорил, что… жена…

– Прекрасно. После свадьбы можешь делать с деньгами все, что захочешь, но пока, прошу тебя, воздержись от этого. Это не благотворительность, а глупость.

– У мальчишек не было…

– Мальчишки из бедных семей, и многим сейчас тяжко, а ты своими двумя миллионами не очень-то поможешь. Но если об этом узнает Гиннс, то не отдаст тебе дочь. Первое достоинство миллионеров – это скупость.

– Свадьба еще не состоялась, но…

– Свадьба состоится, но твоя.

Репортер спрыгнул со стола и подошел к Тому.

– Я был у Гиннса. Ты жених Бетси. Ну, что не радуешься?

– Ты говоришь… серьезно?

– Да.

– Он согласился?

– Ну что ты так вытаращил на меня глаза? Ты должен быть у них сегодня. У тебя хоть есть какой-нибудь приличный смокинг?

– Он согласился, правда?

– Согласился, – вздохнул Раутон. – А теперь иди, у меня встреча с двумя банкирами. Да, и еще вот что. С Гиннсом много не разговаривай. Не на нем женишься.

– Что это значит? Почему?

– Он не в восторге от тебя, понимаешь. Мне пришлось использовать… убедительные аргументы. Главное, что он согласился.

– Ты что-то скрываешь от меня.

– Да, скрываю. Но это дело мое и Гиннса. Ты и Бетси совершенно свободны.

– Боже мой, Раутон. Что ты ему мог сказать?

– Друг мой, думай о больших прекрасных картинах. А грехи пусть падут на меня, – сказал репортер и вытолкал Тома из кабинета.

VIII. У миллионеров

Обручальный торт был бело-розовым. Над гигантским кругом стеклянистой глазури возвышались фонтаны марципана, густо обсыпанные пурпурными фруктами. Изгибы зеленого желе сползали на кружево скатерти.

Стол изгибался подковой, окружая громадную орхидею, которая цвела в похожей на перевернутый колокол чаше. Справа от Тома сидела платиновая блондинка в серебряном, плотно облегающем платье. Она казалась нагой, на ней не было никаких драгоценностей, кроме тяжелого рубина, который дрожал меж ее полуобнаженных грудей. Слева от него была пожилая седая женщина с индейским профилем и бескровными губами. Молочные волосы, гладко зачесанные, охватывал круг черно-фиолетовых камней. Бетси сидела напротив и иногда смотрела ему в глаза. Тогда ему казалось, что в груди взрывается горячая звезда.

– Извините? – сказал он соседке справа.

– Я говорю, что быть представленным английскому двору – это очень важно. Иначе сложно будет войти в общество.

– Да, это должно быть любопытно, – согласился Том.

– Я наверняка буду в этом году в списке дебютанток. Фенси Петтигру потратила на это целый миллион, но у нее ничего не получится, пусть ей так хотелось быть представленной королю.

– Зачем? – спросил Том, и прекрасная соседка посмотрела на него с удивлением.

– Король… – наконец пробормотала она.

– Я предпочитаю шведского. Он прекрасно подает, а какой у него удар слева!

– Что вы имеете в виду?

– Теннис. Король Густав в семьдесят лет играл великолепно, несмотря на возраст.

– Вы играли с королем? – Голубые глаза собеседницы наполнялись уважением.

– Да, в Италии, когда делал его портрет.

– Вы сделали портрет короля? – спросило мелодичное эхо.

– Нет, не сделал, потому что мне там встретился один рыбак. У него были прекрасные губы. Как у Аримана. Я должен был его обязательно нарисовать, а король тем временем уехал.