Хуан Дьявол (ЛП)

Моника говорила, пряча за теплой улыбкой волну нежности, которая затопляла душу, все еще сопротивляясь из последних сил, но в конце концов, отдаваясь чувству, которое наполняло ее жизнь, а Хуан смаковал каждое слово, словно горькую и желанную сладость. Хуан Дьявол, вечно недоверчивый, несогласный со своей участью и судьбой, ожесточенный против всего мира, не умевший протягивать руки, чтобы взять счастье. И пока он закрыл глаза, рука Моники нежнейшей лаской скользнула по его лбу. Если бы он открыл глаза, то выдал бы взглядом все, что бурлило в его сердце. Человек, который не дрожал перед бурями, дрожал перед голубыми глазами, не глядя, боясь найти их насмешливыми и холодными, говорил с упрямством ребенка:

– Думаю, ты преувеличиваешь. Это не то же самое. Из-за того, что ты ухаживаешь немного за мной, я не смогу избежать опасности.

– Заражение. Моя лихорадка была заразная, и ты знал. Ты видел, как я давала лекарства в хижинах. Чудо, что никто на Люцифере не заболел, кроме меня. Любой на твоем месте оставил бы меня в первом же порту.

– На Мари Галант, да? С твоим доктором Фабером. Этого бы ты хотела, – упрекнул Хуан с неподдельным недовольством.

– Возможно, и ты хотел бы этой ночью освободиться от меня.

Волнуясь и сдерживаясь, Моника вновь ждала ответа, но Хуан еще оборонялся, искал неясное выражение, выход, чтобы не признаваться:

– Я говорю не из-за себя. Я думаю, что ты в опасности, это ради тебя.

– Ты никогда не говоришь прямо, Хуан?

– Иногда, но не с тобой, – Хуан не решался. – Не думаешь, что достаточно вопросов для раненого?

– Возможно. Но у тебя вид не слишком больной. Я ошиблась насчет тебя. Думала, что ты без сознания, а тем не менее ты слышал все, до самого последнего слова, сказанного вполголоса. Думала, у тебя нет сил открыть глаза, а ты подходил к окну. Воображала, что ты нуждаешься в моих заботах, и вероятно, не признаешь случайность, которая привела меня сюда.

– Не признаю.

– В таком случае, что с тобой? Говори!

– Просто ты подавляешь меня, Моника. Ты всегда идешь по самому суровому, тернистому и трудному пути, а когда кто-то думает, что у тебя есть какая-то личная причина, чтобы делать это, как это обычно делается на белом свете, то оказывается, что ты действуешь лишь в согласии со своей совестью, чтобы полностью исполнить долг. Понятно, почему ты хотела спрятаться в монастыре. Он такой совершенный для нашей печальной и грубой жизни.

– Почему ты так говоришь? Твои похвалы знают только насмешку, Хуан Дьявол!

– Вот ты и сказала «Хуан Дьявол». Сказала так, что мне приходится сожалеть об этом имени.

– Если я скажу Хуан Бога, то ответишь так же. С тобой не угадаешь. Так или иначе, ты все равно возражаешь.

– Почему ты должна говорить Бога или Дьявола? Зови Хуан и все. Тебя это будет мало утруждать.

– И будет более точным. Думаю, ты прав. Ты не Бога и не Дьявола. Ты такой, какой есть. Суровый, закрытый, такой же эгоистичный, как эти скалы, которые неподвижно стоят под ударами моря тысячи лет. Ладно. Что будем делать? Полагаю, так лучше.

– Куда ты, Моника?

– Позвать Сегундо, чтобы остался с тобой. Что с тобой? Чего ты хочешь?

– Не уходи так. Посиди еще. Я хочу сказать кое-что, но… у меня не слишком много сил, знаешь?

– Полагаю, ты притворяешься слабым, чтобы снова посмеяться.

Несмотря на свои слова, она заботливо подошла, потрогала его лоб, пульс, с беспокойством посмотрела на кровь, пропитавшую бинты, и заметила:

– Нужно сменить повязки. Рана опять кровоточит. Конечно, если бы ты лежал тихо. Какая нужда подниматься и выглядывать везде? Ты хуже ребенка. В сотни раз хуже.

– Уже прошло, не беспокойся. На самом деле, я хочу, чтобы ты осталась. Ты не ответила, о чем я спросил тебя.

– Не говори пока ничего. Думаю, ты на самом деле ослаб… – она открыла дверь и позвала: – Колибри, Колибри! Поищи Сегундо. Скажи, чтобы принес горячей воды и повязки, которые я дала ему раньше, которые уже просохли. Иди. Беги… – она закрыла дверь и подойдя к кровати, предложила: – Вот немного вина. Выпей глоток, единственное, чем мы располагаем.

Она поддержала темную голову на коленях, заставляя выпить немного вина из стакана, которое окрасило загорелые щеки. Мягко она отодвинула влажные и вьющиеся волосы ото лба и вытерла пот своим платком, и неизведанное чувство, как огромное счастье, почти ослабило его:

– Моника, я должен сказать тебе кое-что, и не прошу твоего ответа. Мне нужно сказать… О, Моника! Ты плачешь?

– Плачу я? – пыталась отрицать Моника, скрывая нежность. – Какая глупость! Почему я должна плакать?

– Не знаю. Иногда я ничего не знаю. Я грешу невежественностью или запутался.

– Будет лучше, если ты закроешь глаза и попытаешься отдохнуть. Если то, что ты должен сказать – условные знаки скрытого сокровища на каком-то острове, подожди, когда старший помощник твоего корабля привезет их. Классика, не так ли? Наследство пирата Хуана. Тебе так нравится больше? Ни Бога и ни Дьявола.