Хуан Дьявол (ЛП)

– Моника, я не отвечал тебе, как должен был. Иногда у меня ощущение, что я веду себя с тобой как дикарь. Я попросил тебя ничего не отвечать мне. Слушай только меня, слушай, и если тебе не понравится слушать, то забудь. Я буду бесконечно благодарен тебе в любом случае, лишь бы ты не уходила. Не говори ничего. Я хочу представлять, что сам отвечу на то, что хотел бы от тебя услышать.

– Могу я узнать, что ты хочешь, чтобы я ответила? – спросила Моника, не в силах сдерживать волнение.

– Вот бинты и горячая вода. Капитану хуже?

Сегундо посмотрел в глаза Моники, влажные от слез, затем на землистое, бледное лицо Хуана, на кровь, пропитавшую белую рубашку и, встревожившись, посоветовал:

– Нужно сменить бинты, хозяйка, рана снова открылась!

И с мастерством солдата Сегундо принялся менять повязки, в то время как Моника приблизилась к распахнутому над морем окну и вдохнула свежий воздух, который, казалось вернул ее к жизни.

– Сегундо, где Моника? – спросил Хуан слабым и тихим голосом.

– Вон там, у окна, смотрит на море, капитан. Вы хотите что-то сказать ей?

– Нет. Не мешай ей. Послушай, Сегундо, если ты любишь женщину больше жизни и думаешь, что она любит другого и рядом с ним может быть счастлива, ты будешь удерживать ее? Ты бы последовал печальной судьбе, только бы видеть ее рядом, слушать, чувствовать, мечтать иногда, что она полюбит тебя? Ты бы это сделал, Сегундо?

– Не знаю, как правильно ответить вам, капитан. Но я… Какое значение может иметь женщина, которая не любит? Не знаю, ответ ли это, но…

– Это ответ, Сегундо. Ты ответил.

Упавший духом Хуан закрыл измученные веки, будто отягощенный внезапной усталостью. Сегундо закончил работу и сделал несколько нерешительных шагов, а Моника, ничего не подозревая, с вопросительным выражением приблизилась.

– Вот… Думаю, капитану нужно поспать. У него сильная лихорадка, и мне кажется, он бредит. Он должен бы… успокоиться...

– Я останусь, Сегундо. Иди. Я побуду с ним.

Долгое время Моника ждала, а затем приблизилась к кровати. Издали она смотрела на него до тех пор, пока ритм дыхания не стал размеренным, пока тот не стал казаться спящим. Тогда она приблизилась, сердечно глядя на него. Теперь она могла окружить его огромной волной нежности и невольно подумала, что под этим низким, жалким и треснувшим потолком, протекали очень горькие дни жизни этого человека, который не знал в детстве улыбок и ласк. Возможно, он был много раз болен в этих суровых стенах, и лишь Провидение хранило его жизнь. Как же ей хотелось склониться над темной головой, покрыть поцелуями лоб, щеки, теперь бледные губы, убаюкать на руках, словно он снова стал ребенком. Она хотела быть рядом, дышать тем же воздухом, каким дышал он. Ее колени подогнулись, и она съежилась рядом с ним, у его обнаженной шеи, и прошептала:

– Хуан… Если бы ты любил меня…

Уставшая и измученная, мгновенно провалившись в сон рядом с ложем Хуана, Моника через некоторое время поднялась с жесткого пола. Все еще не отдохнувшая, она подошла к окну, открытому настежь. Маленькая смуглая тень шевелилась около камней, и Моника упрекнула:

– Что ты делаешь там, Колибри? Почему не спишь? Что с тобой?

– Со мной ничего. Я здесь на случай, если вы позовете. Я не могу уснуть, потому что очень жарко. Надо же, какая жара. Небо опять стало другим, хозяйка. Заметили?

Колибри приблизился к окну с другой стороны, оперся о раму, в которую вцепилась Моника. Наивным взглядом огромных глаз он рассматривал небо, переполненное красноватыми облаками, густыми и пузатыми. Небо висело так низко, что казалось огромной парусиной, накрывшей суровый пейзаж, такой туманный, что не видно было даже вершин гор. Моника не подняла головы. Ее глаза смотрели вдоль дорог, тревожно искали по рядам солдат. Сердце замерло, не увидев экипажа Ренато. И с беспокойством она спросила у Колибри:

– Сеньор Ренато уже уехал, да?

– Да, хозяйка. Уехал, а охрана уже дважды сменилась. Внизу рыбаки чинят большую лодку… – и понизив голос, начал объяснять таинственным голосом: – Они никому не хотят говорить. Хотят выйти оттуда в море, а когда будут на другой стороне, то подложат бочку пороха между рифов, под лагерь, где находятся солдаты, и зажгут фитиль с длинным шнурком, чтобы все погибли.

– Но это преступление, настоящее убийство, которое Хуан никогда бы не разрешил!

– Они не хотят, чтобы хозяин узнал. Они вне себя, так как ранены, и один из четырех раненых вчера, брат Мартина, уже умирает.

– Они добьются, что нас всех убьют! Только этого они добьются!

– Это же Сегундо сказал Мартину, а тот ответил, что ничего не имеет значения, если он отомстит за брата, потому что кровь – самое важное на свете. А Сегундо ответил, что ему больше всех важен капитан, чем вся его семья вместе взятые. Что капитан больше, чем брат, больше, чем отец. И я сказал, что это правда, потому что капитан спас жизнь Сегундо, и еще мне, хозяйка. Вы плачете?

– Нет, Колибри, только размышляю.

– О чем, хозяйка? Капитану плохо, поэтому?