Худяков

На допросах все ишутинцы утверждали, что только от Худякова узнали, что Каракозов в Петербурге, и решили его вернуть в Москву. Для этой цели в Петербург срочно послали Ермолова и Страндена. Хотел с ними ехать и Ишутин, но остальные, очевидно, не случайно, были против этого и обманным путем задержали его в Москве.

В Петербурге Ермолов и Странден разыскивали Каракозова по всем местам, где имел обыкновение гулять царь. Но лишь на третий или четвертый день якобы случайно встретились с ним на Дворцовой площади, причем не они его, а он их заметил и окликнул.

Тут начинается нечто не совсем понятное. Казалось бы, что человек, действовавший наперекор своим товарищам и потому тайно от них уехавший, должен был потихоньку скрыться и при случайной уличной встрече с ними. А Каракозов вместо этого сам подошел к Ермолову и Страндену. Не кажется ли более правдоподобным, что это была заранее через Худякова назначенная встреча и что, будучи в Москве, Худяков обсуждал с ишутинцами целесообразность задуманного Каракозовым? Не будем пока что спешить е ответом. Последуем дальше за фактами.

Еще до встречи с Ермоловым и Странденом на Дворцовой площади Каракозов завел в Петербурге новое знакомство — с врачом второго сухопутного госпиталя А. А. Кобылиным. На следствии это знакомство изображалось сначала как случайное. Каракозов, мол, пришел в госпиталь с жалобой на здоровье, и Кобылин, молодой ординатор, заинтересованный в практике, принял его, хотя часы приема уже прошли, назначил курс электризации и сам стал его проводить.

Это объяснение лишено всякой логики: зачем человеку, поставившему на карту собственную жизнь, перед самой смертью начинать лечение от малокровия, катара желудка?.

Деловые отношения между врачом и «больным» становились все более короткими. Каракозов, проживавший в Петербурге без паспорта под фамилией Владимирова, стал бывать у Кобылина на дому, а затем несколько раз ночевал у него. Между ними завязались и разговоры политического характера. От Кобылина Каракозов узнал о существовании в Петербурге конституционной (не социалистической) партии, или, как ее еще иначе называли, константиновской. Партия эта хотела устроить переворот и была заинтересована в цареубийстве. С представителями этой партии — А. Д. Путягой и А. И. Европеусом — Кобылин и свел Каракозова. Такова официальная версия, которой придерживался Каракозов, но которую отвергал Кобылин.

Впервые Каракозов был у Кобылина в госпитале 7 марта. И не позже чем через день-другой рассказал Ермолову и Страндену, что «познакомился с некоторыми медиками» и что эти медики отчасти высказались за покушение. «Он говорил, — показывал Ермолов, — что у них большая партия конституционная»^{180}. Следовательно, разговор, и притом весьма откровенный, был на первой же встрече Каракозова с Кобылиным. Но в таком случае и встреча не могла быть случайной. Кто-то должен был направить Каракозова к Кобылину, и под видом лечения это знакомство и произошло.

Ермолов и Странден, однако, убеждали Каракозова отказаться от своего замысла и вернуться в Москву. Он якобы им обещал выехать вслед за ними, но обещания не исполнил.

Как раз в то время, когда Ермолов и Странден находились в Петербурге, Каракозов писал и размножал от руки свою прокламацию «Друзьям-рабочим», которая должна была объяснить народу смысл его покушения. В скольких экземплярах она была написана, мы не знаем: на одном из найденных при Каракозове в момент покушения стояла цифра 86. Обнаружено же было следственной комиссией всего четыре экземпляра — два в кармане у Каракозова, один на Путиловском заводе и один был прислан неизвестным лицом (студентом) в канцелярию петербургского генерал-губернатора. На конверте, в котором находился этот последний экземпляр, значилось: «Вскрыть через неделю. 13 марта — 20 марта». На конверте же с прокламацией, отобранной при задержании Каракозова, — дата вскрытия была поставлена другая — 5 апреля, то есть на следующий день после покушения. Из этого можно заключить, что первоначально покушение намечалось на 19 марта. Возможно, что приезд Ермолова и Страндена помешал осуществлению этого первоначального намерения.

Вскоре после отъезда Ермолова и Страндена — примерно 12–13 марта — Каракозов отправил какое-то письмо на имя Ермолова. По словам последнего, в письме шла речь о присылке паспорта — подложного «вида на жительство», чтобы в случае неудачи покушения замести все следы. Однако паспорт прислан не был, и; возможно, в ожидании его Каракозов и отложил покушение.

21 марта он получил письмо от Ишутина. В нем говорилось: «Милый друг. Приезжай в Москву, тебя очень нужно. Поговорим обстоятельнее, потом, если сочтешь нужным, опять отправишься»^{181}. Письмо это было найдено в номере Знаменской гостиницы, где Каракозов провел последние дни перед покушением. Оно было разорвано на мелкие клочки. 25 марта Каракозов выехал в Москву, поставив предварительно в известность Худякова, который 23 марта принес ему деньги на квартиру Кобылина.