Худяков

В Москве Каракозов снова рассказал своим товарищам, что через ординатора второго сухопутного госпиталя «сошелся с конституционной партией, и что эта партия желает смерти государя, и, воспользовавшись молодостью и неопытностью наследника, (хочет) возвести на престол Константина Николаевича», и, наконец, что «ему, Каракозову, делали предложение принять на себя труд убить государя»^{182}. Так писал Ишутин в письме председателю следственной комиссии весной 1867 года, то есть тогда, когда эти показания не могли никому уже принести вреда.

По словам Ишутина, вопрос о контакте с конституционной партией обсуждался очень горячо, было много противников такой связи, и он лично якобы «выражал сильное отвращение к ним и к мерам их» и убеждал Каракозова бросить эту мысль^{183}.

Можно вполне поверить Ишутину, что такие споры действительно были. Уже в то время многие социалисты считали — и это в известной мере выразил еще Герцен, — что один политический переворот без социалистического ничего не приносит народным массам. Более того, он ставит их в худшее положение, так как способствует развитию капитализма. Идея же одновременного политического и социалистического переворота, по их мысли, соответствовала интересам народных масс, предотвращая капитализм.

Но можно ли вообще доверять всем тем показаниям, в которых говорилось о рассказах Каракозова относительно своего знакомства с представителями конституционной партии? Не было ли это выдумкой, имевшей своей целью перенести ответственность за покушение на неведомых лиц? Ведь даже такой авторитетный исследователь, как М. М. Клевенский, считал, что «константиновская партия», «будто бы подбивавшая Каракозова к убийству Александра II, в действительности является чистым вымыслом»^{184}.

Существует документ, который отнюдь не предназначался для следствия и оказался в комиссии только из-за небрежности Каракозова. Это его письмо к товарищам, написанное после возвращения из Москвы в Петербург перед самым покушением. В нем-то как раз и шла речь о конституционной партии и покушении. При этом надо иметь в виду, что в отличие от Ишутина Каракозов был человеком, чуждым всяких мистификаций.

В этом письме Каракозов упрекал Ишутина за то, что он не помог ему с паспортом. «Ты ведь очень хорошо понимал, как мне нужна эта вещь для того, чтобы выгоднее обставить дело, и время потеряно на совершенно ненужную поездку; которая не принесла результата»^{185}. Затем он снова сообщал о своей связи с конституционной партией и о том, что она готовит переворот. «Ты знаешь, что знакомые мои, о которых я тебе говорил, предполагают начать дело очень скоро…» Однако Каракозов также считал, что политический переворот без социалистического не может быть целью «народной партии». «…Это дело не наше, — продолжал он, — путь наш совершенно иной, и мы не сходимся не только в средствах, но и в самой цели». Вместе с тем он опасался, что если конституционалисты выступят одни, то «народная партия», не располагающая достаточными денежными средствами и разветвленной по всей стране тайной организацией, окажется в трудном положении. «Ты понимаешь, что если произойдет такой афронт, то ведь один черт на дьяволе, и К. может, тем или другим способом может себе обеспечить спокойное и безмятежное состояние. То есть результаты были бы другие, если бы у нас было бы побольше деньгов, да побольше сил несконцентрированных». Отсюда Каракозов приходил к выводу о необходимости покушения, как акта, который обяжет конституционную партию пойти на уступки социалистам. «Само собой разумеется, — говорилось в письме далее, — что какой-нибудь единичный факт в настоящее время несравненно полезнее для компании акционеров наших обоих фирм». При этом Каракозов замечал, что следует разъяснять односторонний характер политического переворота, «проводить ту мысль, что это дело не совсем-то чистое, что для многих оно не выгодно, потому (что) ведется в интересах одной только стороны», то есть конституционалистов. Но в «успехе дела» он видел «хорошее средство» для народной партии. «А мы отлично тут можем понажиться»^{186}.