Худой мужчина

Пока Гилберт все это читал, я налил себе. Дороти бросила танцевать и присоединилась ко мне.

— Он вам нравится? — спросила она, кивком указывая на Квинна.

— Он приличный человек.

— Может быть, только иногда он такой ужасно глупый. Вы меня не спросили, где я ночь провела. Вам безразлично?

— Это не мое дело.

— Но я кое-что для вас узнала.

— Что же?

— Я была у тети Алисы. У нее не все дома, но она ужасно милая. Она мне сказала, что получила от отца письмо, и он предостерегает ее от мамы.

— Предостерегает как? Что именно он пишет?

— Я не видела. Тетя Алиса зла на него уже несколько лет, и письмо она порвала. Она говорит, что он сделался коммунистом, а она точно знает, что Джулию Вулф убили коммунисты и что они, в конце концов, и его убьют. Все дело в том, что они выдали какие-то секреты.

— О боже! — сказал я.

— Ну я-то не виновата. Я вам просто передаю то, что она сказала мне. Я же говорила, у нее с головой не в порядке.

— Она что, сказала тебе, что вся эта чушь была в письме?

Дороти покачала головой.

— Нет. Она только сказала, что там было предостережение. Насколько я помню, он будто бы написал ей, чтобы не верила маме ни при каких обстоятельствах и чтобы не верила никому, кто с нею связан, то есть никому из нас, я так понимаю.

— Постарайся вспомнить еще что-нибудь.

— А это все. Она мне больше ничего не сказала.

— Откуда пришло письмо? — спросил я.

— Она не знает — помнит только, что пришло авиапочтой. Говорит, что это ее нисколько не интересует.

— А что она об этом думает? То есть, всерьез ли восприняла предостережение?

— Она сказала, что он опасный радикал — именно так и сказала — что ее не интересуют его мнения.

— А по-твоему, это серьезно?

Она долго смотрела на меня, потом облизнула губы и сказала:

— Я думаю, что он…

Подошел Гилберт с книгой в руке. Он, казалось, был разочарован тем рассказом, который я для него нашел.

— Это очень интересно, — сказал он, — но, понимаете, я хочу сказать, это ведь не патология. — Он обнял сестру за талию. — Тут скорее вопрос стоял так: или это, или смерть.

— Конечно — если верить ему.

Дороти спросила:

— Вы о чем?

— Да вот, в книге написано, — ответил Гилберт.

— Расскажи ему про письмо, которое тетя получила, — сказал я Дороти.

Она рассказала.

Выслушав все, он раздраженно поморщился.

— Это же глупо. Мама нисколько не опасна. Просто у нее заторможенное развитие. Большинство из нас уже переросло и мораль, и этику, и все такое, а мама до них просто не доросла. — Он нахмурился и с глубокомысленным видом внес поправку: — То есть, она может быть опасной, но это все равно, что ребенок, играющий со спичками.

Нора танцевала с Квинном.

— А об отце ты что думаешь? — спросил я.

Гилберт пожал плечами.

— Я его не видел с самого детства. Насчет него у меня есть одна теория, но это, в основном, догадки. Главное… главное, знать бы наверняка — импотент он или нет?

Я сказал:

— Сегодня в Аллентауне он пытался покончить с собой.

— Нет!

Дороти вскрикнула так пронзительно, что Квинн с Норой прекратили танцевать, а она сама повернулась, резко подалась к брату и не менее резко спросила:

— Где Крис?

Гилберт посмотрел на нее, потом на меня, потом снова на нее.

— Не будь дурой, — холодно произнес он. — Он с этой своей девицей, с этой Фентон.

Не похоже было, чтобы она ему поверила.

— Ревнует, — пояснил он. — Тот самый сдвиг на почве матери.

Я спросил:

— Кто-нибудь из вас видел когда-нибудь этого Виктора Роузуотера, у которого с отцом были неприятности в ту пору, когда мы с вами познакомились?

Дороти покачала головой. Гилберт сказал:

— Нет. А что?

— Да так, мысль одна. Я тоже его никогда не видел, но мне дали его описание. Так вот, под это описание, с очень небольшими изменениями, вполне подходит ваш Крис Йоргенсен.

XIV

Вечером мы с Норой отправились в Радио-сити, на премьеру мюзик-холла, просидели час, решили, что с нас хватит, и ушли.

— И куда? — спросила Нора.

— Все едино. Может, поищем эту самую «Чугунную Чушку», про которую говорил Морелли? Стадси Бэрк тебе понравится. Когда-то он был взломщиком сейфов. Утверждает, будто взломал сейф в хагертаунской тюрьме, когда сидел там тридцать дней за мелкое хулиганство.

— Давай.

Мы отправились на Сорок Девятую улицу и, расспросив двух таксистов, двух разносчиков газет и полицейского, нашли это заведение. Швейцар сказал, что не знает никаких Бэрков, но пойдет спросит. К дверям подошел Стадси.

— Здорово, Ник! — сказал он. — Заходите.

Он был крепкого сложения, среднего роста. За последнее время растолстел, но нисколько не обрюзг. Ему было, скорей всего, около пятидесяти, но выглядел он на десять лет моложе. Лицо у него было широкое, симпатично-уродливое, все в оспинах, волосы — какие сохранились — какого-то неопределенного цвета. Однако, даже и с лысиной, лоб его никому не мог показаться высоким.

Я пожал ему руку и представил Норе.

— Жена, — сказал он. — Подумать только. Ей-богу, или мы будем драться, или пить шампанское.