Художественная интеллигенция

В искусстве встречается чрезвычайно интересная форма самовыражения, когда авторское "я" старательно затушевывается (творчество А.П. Чехова 90-х годов XIX столетия, исполнительское мастерство Святослава Рихтера, художественный талант Флобера, – сравните его романы с письмами). Если у первого и третьего – кредо объективного, якобы беспристрастного отражения суровой действительности, то у второго творческий метод состоит в возможно более глубоком проникновении в ткань художественного произведения и донесения до слушателей идей и образов, созданных композиторами.

Манера Рихтера перекликается с теоретическим выводом М.М. Бахтина, который писал: "Первая задача – понять произведение так, как понимал его сам автор, не выходя за пределы внимания. Решение этой задачи очень трудно и требует обычно привлечения

огромного материала. Вторая задача – использовать свою временную культурную вненаходимостъ. Включение в наш (чужой для автора) контекст". Сознательное стремление отрешиться от собственного "я" немыслимо без яркой авторской индивидуальности. Подобная форма самовыражения встречается в творчестве представителей иных групп интеллигенции.

Процессу художественного творчества свойственны такие признаки, как фантазия, интуиция, подсознание. Художественная фантазия – это не только "изобретение" несуществующего (в любом художественном образе есть элемент фантазии), не могущего быть в природе, это упорядоченная художественная информация.

Как известно, художественный образ может быть создан и на основе документа. Фантазия предполагает отбор. Это святое дело художника, и соглашаться или не соглашаться с его кредо – право потребителя искусства. Например, творчество В.К. Винниченко принимается многочисленными читателями, но одна из точек зрения в литературоведении была канонизирована.

Специфичность художественной фантазии подчеркивается целым рядом авторов. Совершенно справедливо восставая против преувеличения роли фантазии в художественном творчестве, некоторые из них в пылу полемики преувеличивают степень, интенсивность и роль фантазии в других областях человеческого знания.

"Говорить о том, – пишет, например, Ф.Т. Мартынов, – что художник отличается от других людей силой своей фантазии, тоже неверно, потому что ученые-конструкторы демонстрируют перед нами каждый в своей области такyю мощь фантазии, которая художникам и не снилась". Во-первых, что снится художникам, наука еще не установила, во-вторых, "снотворные" аргументы явно ненаучны, и, в-третьих, как мы уже показали на примере критерии самовыражения, преувеличивать какую-то сторону художественного творчества, объявлять, что другим такая степень, интенсивность этого качества неведома, просто некорректно.

Это положение верно и в применении к роли интуиции в художественном процессе. "Духовный мир художника – не картотека злободневных тем, но очень сложное переплетение рационального знания и подсознательных "импульсов", холодности рассудка и страстности сердца", – верно замечает К. Горанов.

"Сон – единственное доступное всем переживание иной, альтернативной действительности. После смерти Феллини в Риме был выставлен дневник его снов, который он вел с начала 60-х годов. Многие из них вошли в его фильмы". Зигмунд Фрейд констатировал, что "фантазии" свойственны большинству людей. Они демографически избирательны.

З. Фрейд указал одним из первых на социальную природу (помимо прочих истоков ее существования) фантазии: "Никогда не фантазирует счастливый, а только неудовлетворенный", – чему следовало бы решительно возразить. Кроме того, ученый обратил внимание на тот факт, что "среди… удовлетворения с помощью фантазии на первом месте стоит наслаждение произведением искусства". Потребители находят в искусстве "жизненное утешение".

Основатель психоанализа констатировал: "Однако состояние легкого наркоза, в которое нас погружает искусство, не в силах добиться большего, чем мимолетное отвлечение от тягот жизни, и недостаточно мощно, чтобы заставить забыть о реальных бедствиях".

В приведенных высказываниях, как и во многих сочинениях ученого, ощущается тягостное отношение к жизни к бремени. З. Фрейд почти не рассматривает такой источник художественного творчества, такой родник искусства, каким, без всякого сомнения, является восторженное, полное энергии и любви восприятие жизни, характерное для определенной стадии духовного развития человека. Однако такая позиция не мешает З. Фрейду отстаивать представление о неисчерпаемом богатстве внутреннего мира человека вообще и художника в частности.

З. Фрейд высоко оценивает возможности художника в плане свободного раскрытия внутреннего мира человека в эпоxy наступления тоталитаризма.