Художественный символ в «Слове о полку игореве»

Мрачное символическое значение получил в «Слове» древнерусский глагол «прикрыта» (прикрыть, закрыть, покрыть), благодаря чему Поэт смог создать огромной обобщающей силы образ Пустыни Смерти. В первый раз глагол употреблён в стихе «Тьма от него все войско прикрыла», предвещающем беду воинам Игоря, второй — в стихе, означающем опасное приближение этой беды («чёрные тучи с моря идут, хотят прикрыть четыре солнца») и третий — в стихах со значением осуществляющейся беды («земля трясётся, взбаламучены реки, пылью поля прикрывает»). Во всех случаях знаком беды является не глагол «прикрыта» сам по себе, а иные слова и словосочетания, хотя неверно было бы сказать, что он вовсе не участвует в создании мрачного смысла. В четвёртом же стихе «уже пустыни силу прикрыла» этот смысл целиком выражен глаголом «прикрыти». Здесь нет ни явного, ни скрытого присутствия «тьмы», а только заёмное, как бы удержавшееся и застывшее в глаголе «прикрыти» от его прежних одинаковых значений, но тем не менее в высшей степени образотворческое.

Из языческой древности пришли в XII век и ожили на страницах «Слова» зловещие порождения Мрака: половецкое птицеподобное божество Див, страж владений степняков и хищный враг Русской земли; сеятельница раздоров Обида, отнимающая для Мрака человеческие души; воплощение коварства и агрессивного зла — Лжа. Нашествие Тьмы неизбежно привело к массовой гибели людей, которая всегда сопровождается печальными спутницами языческих похорон — Карной и Желей. Закономерно появился в «Слове» и образ загробного мира, в который волею злой судьбы «погрузились» тысячи русских воинов, — образ реки Каялы.

Знатоки «Слова» по–разному толкуют вопрос об отношении Поэта к вере в сверхъестественные существа низшего класса. Мне думается, вера в духов — в том виде, в каком она представлена в «Слове», — не может быть основанием для упрёков в мировоззренческой отсталости. В XII веке, при тогдашнем уровне знаний о психической жизни человека было невозможно объяснить только рационалистически, без обращения к мифологии причины многих её проявлений (обида, коварство и пр.). Даже в поэме Гения.

«Слово» наполнено разнообразными звуками — голосами среды, окружающей человека. Они всегда эстетически значимы, тончайше оркестрованы как осмысленные компоненты иносказательной системы. Возникновение их символического, глубинного смысла может быть хорошо показано сравнением следующих примеров: «Солнце тьмою ему путь преграждало, ночь грозою ему стенала, птицы свистом страшили, зверь — смятеньем своим. Див кличет с вершины дерева…» и «Овлур за рекой в полночь свистнул коней. Разумей, княже Игорь: надо быстро бежать! Клик в ответ полетел, стук пошёл по земле». «Клик» или «свист» сами по себе «окрашены» семантически и эстетически нейтрально. Их устрашающий смысл в первом и тревожно–радостный — во втором создаётся только контекстами, наиболее общее значение которых определяется Тьмою (гневом Солнца) и сполохами Северного Сияния (милосердием, помощью Солнца).

«Звуковой» язык «Слова» очень богат: песнь и крики лебедей, рокотание струн, пение соловья, розное «пение» копий и пение Готских Красавиц, ржание коней, звон славы и походов Гориславича, звон золота и звон колоколов, стон грозы и стон Русской земли, свист птиц и свист Овлура, предупреждающие кличи Дива, угрожающе–торжествующие кличи половцев, победный клич Черниговских полков, скорбные кличи Карны и Жели, скрип телег, клёкот орлов, брехание лисиц, удары мечей и сабель о шлемы, веянье ветра, покрикивание пахарей, грай и карканье ворон, галдёж галок, треск копий, плеск лебединых крыл о воду и расплёскивание Волги вёслами, крики от ран, рыканье раненых туров, молотьба цепами булатными, плачущие крики чайки, плач Ярославны, стук по Земле, стук дятлов. За единичными исключениями смысл звуковой «речи» связан в «Слове» со смертью, скорбью, печалью, тревогой или опасностью. Это, конечно, является следствием замысла «Слова», под облучением которого даже мирные, благоприятные звуки, как покрикивание пахарей или стук цепов при молотьбе, переосмыслены и насыщены значениями «смерть», «смертельная опасность», «трагедия». Печально и «весёлое пенье соловья», так как оно предвещает рассвет Гзаку и Кончаку, ночью мчащимся в погоне за Игорем, печально и прекращение пения соловья, ибо оно является для русичей, ночующих посреди Половецкого поля, знаком надвигающейся беды. Слова «звон» и «звенеть» имеют в поэме шесть значений, из которых четыре окрашены в минорные тона (позвенел мечами о шлемы литовские, звон русским золотом, звон «прадедней» славы, звон от походов Гориславича) и один (воображаемый) — «звон славы в Киеве» — в мажорный. А «звон колоколов» св. Софии в Полоцке, приглашавший христиан к заутрене, интерпретирован не как призывный голос бога, а как голос дисгармоничный, чуждый Всеславу. В этом «звоне» нет ни радости, ни величия.