Ее ладонь легла на дверную ручку и аккуратно повернула ее. Дверь медленно открылась внутрь комнаты. Женщина приложила свой длинный изящный палец к идеальным губам. Сердце Художника забилось быстрее. Подавив вздох, он опустил голову и последовал за женщиной.
– Они не выносят свет солнца, но не могут заснуть в полной темноте, – в голосе женщины звучала нежность.
Художник наконец оторвал взгляд от пола, но не сразу увидел тех, кого так жаждал увидеть. Он ожидал оказаться в полной темноте, но в углах горели свечи. Кажется, в этой комнате не было окон. Все было темным – стены, пол, мебель…
Женщина осторожно присела на край широкой кровати. Ее рука, разрисованная причудливыми тенями от желтого пламени свечей, мягко опустилась на черные локоны спящей девочки лет пяти. Ее лицо было таким же фарфоровым, как и у матери, алым пятном выделялись пухлые губы. Она повела носом, как будто почуяв незнакомый запах, и зевнула, обнажив мелкие, острые зубки. Глубже в кровати зашевелились ее сестры.
– Мам?.. – послышался из кучи одеял и подушек тонкий сонный голосок одной из тройняшек.
– Иди, художник, не искушай судьбу, – проговорила Лу, – если ты настолько смел, чтобы вернуться, приходи, когда солнце в зените. Мои малышки просыпаются на закате, и они бывают очень голодны.
***
Конечно, он пришел и на следующий день. Тихо постучав в дверь, художник задержал дыхание и прислушался к звукам в доме. Лу молча открыла и кивком пригласила мужчину внутрь. Он приходил каждый день и в неровном свете свечей заполнял лист за листом простыми набросками, вглядываясь в лица спящих девочек. Чирк-чирк-чирк, царапал карандаш бумагу. Он старательно отводил взгляд от женщины, неподвижно сидящей на краю кровати. Будь он скульптором, он был бы счастлив высечь в редчайшем мраморе ее лицо, перенести все изгибы в холодный камень, украсть ее красоту у времени… Художник вздохнул и провел последнюю линию. Хватит набросков, пора начинать настоящую картину. Он поднялся, хоть до заката оставалось не меньше часа, и двинулся к двери. Лу догнала его на лестнице.
– Сегодня ты закончил рано.
– Мне не нужны больше наброски, госпожа, – проговорил мужчина, любуясь на переход цветов, который создал подол ее длинного темно-бордового платья, коснувшись деревянной стены. Солнце еще высоко. Только бы не поднять глаза! Только бы не зацепиться взглядом за ее бесконечные ресницы… Так близко к цели!
– Ты сказал, что был в моем родном городе.
Художник отвернулся, сел на ступень и закрыл глаза. Все равно он видел перед внутренним взором ее тонкие черные брови, алые губы и изящный изгиб шеи.
– Художник… Ты видел моего отца?
Как будто весь дом затаил дыхание. Стало слышно, как ветер на улице гоняет пыль; как птицы складывают крылья, устраиваясь в ветвях деревьев; как кто-то перелистывает страницы книги.
Что я должен сказать тебе, Лу?
– Никто больше не хотел говорить со мной о тебе.
Что же я должен сказать тебе?
– Что он рассказал тебе? Художник?..
– Он проклинал тебя.
– Это мне известно. Он был священником, и поклонялся своему богу. Но, говорили, что он был слишком гордым и презирал прихожан, поэтому его бог посмеялся над ним, подарив ему дочь, которая, в отличие от отца, любила всех людей.
– Ты говоришь об этом боге, как об одном из многих.
– Богов много, художник. Люди создают богов, поклоняясь тому, что выбрали. Вещи становятся богом. Дьявол тоже один из богов.
– Твой отец хотел убить тебя.
– Не сразу.
Художник слышал, что она улыбается. Ее голос был шепотом ветра, играющего в верхушках деревьев.
– Я любила всех людей, художник, но особенно я любила мужчин. Я принимала каждого и каждому дарила любовь. Я думаю, бог моего отца с восторгом наблюдал за тем, как его преданный слуга сходит с ума от ненависти.
Плечи художника напряглись на мгновение, но тут же снова расслабились.
– Однажды в дверь моего дома постучалась Тьма. Бесконечность. Пыль веков. Множество имен и ипостасей имеет тот, кого люди зовут Дьяволом. В обмен за ночь со мной я потребовала то, чего давно хотела – другой вид любви.
Шорох ткани сказал Художнику о том, что Лу тоже села на ступени. Солнце потихоньку уходило, отдавая дом серо-синим густым сумеркам.
– Когда родились мои девочки, сразу было ясно, что они необычные. У женщины, принимавшей роды, не было шансов. Люди терпели меня пару лет, потому что боялись их. Первым не выдержал мой обезумевший отец. Он собрал толпу, заразил ее своей ненавистью, и люди с факелами в ночи ворвались в мой дом. Это было их ошибкой. Мои девочки – ночные создания. Тогда мало кто выжил, но мои малышки наконец-то наелись вдоволь. Слишком долго они довольствовались лишь кровью животных. Об этом тебе поведал мой отец?
Художник почти не дышал. Если бы женщина сидела лицом к художнику, она бы увидела, как из его закрытых глаз вместо слез струйками сбегает песок.
Что же я должен ответить тебе, Лу? Рассказать, как после разговора со стариком, брызжущим слюной и ненавистью, я отправил его прямиком к его богу?
– Нам тяжело здесь, Художник. Я не могу дать им того, что им требуется… Но и ты их не получишь.