Художник Её Высочества

— Но ведь Орден породило христианство, христианство — развитой иудаизм, иудаизм — развитой первобытный тотемизм евреев-кочевников и так далее, до того момента, когда питекантроп первый раз задумался о духе дерева, потому что ему на башку свалился кокос. Предположим бога нет. Тогда следует признать: религия — труп погибшей идеи, всего лишь псевдонаука взрослеющего человечества. Придётся её в колодец бросить, хоть привыкли мы к богам почище чем к нашим кошкам. Не взглянуть ли на мир глазами холодного аналитика? Хватит ужо бычкам в глазах шипеть. Как думаешь?

Степан добился того же результата, что Вильчевский, только шёл кружным путем. Пора кончать с религией! Долго ещё жалкое человечество будет наряжаться в шкуры священных животных? И что в них на сегодняшний день осталось священного, кроме говядины, конины, баранины и так далее? Пускай отныне бог верит в художников, не наоборот.

— Вы так думаете? — из-за их спин выплыла надменная дама «Медичи».

Принц Королевского Секрета с заметным страхом обернулся.

— Познакомьтесь: Ефимович Ирина Бориевна. Э-э… гости мои…

Он уже успел забыть имярек гостей. Степан помог ему, назвался сам и представил, начинающего скучать, Вильчевского.

— Да, я так думаю. Мы не обсуждали картины, — сразу же успокаивая Принца, — До этого, к сожалению, не дошло.

Пояснил, что не вдавался в анализ представленных картин, лишь касался общей темы, движущейся рикошетом по отношению к наблюдаемому. К чему линчевать художников? Им и так непросто. Редкий художник может прокормиться своим трудом. Все бастуют. Но кто видел забастовку художников с требованием повышения зарплаты? Еле концы с концами сводят, зато весело еле концы с концами сводят.

— Правильно, что не обсуждали. В этом притоне красоты нет настоящего искусства, есть только раскрашенные бывшим цветом картинки.

— Ого! Круто! — Вильчевский сразу перестал зевать.

На защиту бросилась подружка затюканного художника. Девица оказалась с характером.

— Вы, конечно, знаменитый искусствовед, Ирина Бориевна, но если пришли, могли бы отнестись снисходительнее к начинающему художнику, одетого только рыбацкой сетью.

Дама «Медичи» знает своё место. Эдак лениво поправила очки (изумруд на полуоторванном пальце при этом свирепо блеснул), играя вздохнула и, словно про себя, отметила в том плане, что хорошо же пошутил над ней некий мэтр, убедив поехать на выставку открывать новую звезду, делать ей больше нечего.

Степану не понравился такой апломб и захотелось поддержать злосчастного художника.

— Искусству, Ирина Бориевна, нужно время развиться. Молодость не порок, а отсутствие опыта и выверенных концептуальных построений. Мой дед утверждал: лучше маленькая рыбка, чем большой таракан. Сами понимаете, тот же великий Шагал писать не умел. Просто одна большая приятная светлая нота. Гоген, промышляющий маклерством, тоже начинал за середину жизни. Дали по первости подражал всем по очереди — Эрнсту, Пикассо, пуантилистам. Руо вообще сначала говно писал. Кто знает, во что может превратиться гадкий утенок? Сделать что-нибудь своими руками всегда было неизмеримо труднее, чем раскритиковать сделанное после. Тому примером документальный фильм, который я на днях увидел по телевизору. Поздно ночью другу позвонил Высоцкий и спел с разрывающимся сердцем только что написанное — «Ой вы, кони привередливые». Друг честно признался: не оценил тогда шедевра, прозеваться не смог. Один эстетвующий пенсионер, секритаришка, проболтался мне на открытии выставки у гранда, я тогда у него босиком погулял, такое дело… Микадо спрашивает; когда вызвал на ковёр неудобство: «Жить хочешь?», Высоцкий попросил по человечески: «Товарищ Генеральнй Секретарь, можно допеть?» И государственная сука разрешил, хороший оказался местами человек. «Пой совесть нации, не тронут, хоть таким птенцам муз яйца дверями щемим автоматически» Да, оценить сложнее, чем критиковать творцов, жгущих свечи с трёх концов. Котлеты отдельно, мухи отдельно, в смысле; художники и их коментаторы. Час назад мой друг умял за милую душу дюжину устриц, и на гнев подвигся, хаял их всё время, пока добирались сюда, — подмигнув Ивану в смысле: «Сам понимаешь, Авраама зловредные боги искушали принести в жертву собственного сына, а куда деваться? Морду мне потом бить будешь, Исаак».

Дальше получилось само собой. Появился некто с кинокамерой на плече и девушка с характером метнулась в ту сторону. Вильчевский увел отпаивать деморализованного Принца пивом, имея в виду в первую очередь себя. Степан оказался с искусствоведом наедине. Она, понятно, натянула поводья. Степану же не интересно. На краю света досками не заколочено. Знает он искусства нетутошные, прошвырнулся по лицу вселенскому, а контрагент его специализируется до московской кольцевой. Явно ведь будет доказывать в шумящем заблуждении, выпрыгивая из собственных зубов, что в провинции искусства нет. Явно ведь пренебрегает красноярской школой, екатеринбургской, южной.

— А вы, по-видимому, тоже художник?