Художник Её Высочества

Он тут распустил кадык, доказывая, что бога нет, а бог, оказывается, вопреки логике, есть. Мало того, территориально находится в известной квартире на Бережковской набережной, вот те на! Но, видите ли, на дворе двадцать первый век и мы неумолимо становимся прагматиками, а посему хочется задать вопрос: в какую материальность одет Бог-отец? Святой дух летал голубем, Христос, по-видимому, носил то же, что его иудейские соотечественники, а вот как там с Богом-отцом? Вопрос не риторический. Если он навроде Брахмана — невидимый неслышимый неосязаемый и так далее, — вывод ясен. Если рост, вес, остальное параметрируется навроде призывника на призывном пункте, тогда кричать «караул!» и три варианта: первый — срочно в монастырь грехи замаливать, второй — срочно к психотерапевту, и третий, варварский наипримитивнейший, но, пожалуй, самый надежный — зашел, увидел бога, поздоровался с ним, повернулся к Абигели, треснул ей промеж глаз, чтобы в обморок упала, и наблюдай, как бог ликвидируется, ввиду того, что гипнотизер без сознания и не в состоянии больше насылать тьму египетскую.

— И ты можешь показать бога?

С ума сойти! Может!

Хорошо, в таком случае покажите ему бога. Только настоящего, чтоб делал чудеса, ходил по облакам, парил своей ночнушкой, чтоб саданул молнией, а он бы завтра проснулся, исщипал бы себя и явившись, убедился, что квартира в подтверждение благополучно выгорела.

Вот так! Рандеву теперь имеет безбожник с вышним предприятием нашего сфероустройства. Пока они шли, Абигель не молчала, а рассказывала о божестве чуть не молитвенно. Степан слушал и семенил, отстав на полшага, для того, чтобы подружка не видела, как он поминутно вытирал вспотевшие ладони о ляжки.

Вырисовывался заумный, но красочный божественный образ. Если б такой образ имел вид ламии, расчесывающей рыбьим хвостом спутанные, после охоты на заблудившихся охотников, волосы, он бы точно, раньше срока, заехал гипнотизерше промеж глаз вопреки своим правилам. Но в таком образе…

Не обращая внимания на конвульсии художника, передается дословно.

Рост у божества — высота его духа. С огнем его связывает священная нить спряжённая высшими иерархами. Одновременно нить — символ уз почитающих его. Его дух — стихия в центре всех вещей и по совместительству, раскаленный дух сияющего источника. Абигель много говорила по поводу боговой горячности. Сразу запутавшись, Степан с досадой констатировал приблизительность своего представления о божественных формах. Образ — орудие труда художника. Способ рассмотреть как поверхность действительности, так и возможность нырнуть глубже, в неопределенность допустимого, но толку от этого способа рассмотрения даже не внутреннего содержания, а хотя бы внешнего обличия, оказалось мало. Так вот, божественная жара — это богова жажда власти. Бог строит объекты внутри солнечной ауры, окружающей тело в славе. Округлые выражения типа: «его тело — дом силы» также ясности не вносили. У Тарзана тело тоже дом силы. Ни о чём не говорило белое озеро жизни, по берегам которого лежат золотые луки и стрелы. В его теле два отверстия. Куда ведет первое, не сообразил, зато вразумился, что воздух в оном зачем-то раздвигается на ширину колеса повозки. Второе отверстие ведет в пещеру. Дальше по матрёшечному; в животе божества — пещера с первичными водами, в первичных водах живет огнедышащий дракон, в желудке дракона — яйцо мира. На берегу первичных вод, сидит праведный рыцарь в гневе, косится на дракона и, если правильно понял замороченный Степан, хочет пырнуть дракона копьем, являющемся мировой осью, связывающей воедино уровни мироздания. Восклицания типа: «Его тело окружено узором неописуемой красоты», пропускал мимо ушей. Раз неописуемо, значит неописуемо, нечего голову ломать. Малоинформативны были и боговы возможности, которыми он связывал земного и небесного оленей за хвосты. Зачем их связывать, спрашивается, если ты не садиствующий натуровед? Ко всему, богова спина — раскаленный щит, сам бог — бог хвалы и порицания, сосуд превращений, господин невидимого и всё! и осточертело возиться с ингредиентами, не складывающимися в съедобное.

Замотал головой, прошептал:

— Если она менонитка, я сегодня же запишусь в менониты, тресну ей промеж глаз, а завтра выпишусь.

— Что? — обернулась Абигель, оборвав рассказ на полуслове.

— Говорю, — хмуро отозвался. — Хорошо быть учителем. Не надо уроки учить. Я, когда диплом защищал, думал: наконец последний экзамен в жизни. А сейчас думаю: как я ошибался.

— Да-да, — согласилась менонитка. — И бог смотрит на тебя, как ты с очередным экзаменом справишься. Тем более, что экзамены он сам и придумывает.