Художник Её Высочества

Здравствуй Абушка.

Жареная курица, которую я ел, превратилась в жабу и, прыгнув мне на лицо, вцепилась намертво. Как только я понял, что должен буду носить её и кормить своим мясом до самой смерти, — проснулся. Проснулся, поужасался сну, а кругом..! Попробую описать. В окне наблюдаются три соблазнительные сущности; море ежеминутно меняющееся, ветка с персиками и банка меда на столе (муравьишки, отсюда вижу, окружили медовый подтек на боку банки). Могу заверить: всё самого наивысочайшего качества (не имею в виду муравьев, потому что один вчера заполз мне в ухо, когда я раздремался (пришлось срочно нырнуть на глубину)). Море тёпленькое, прибой бесконечно рукоплещет бережку. С дерева каждый час, отслеживая созревание, срываю и поедаю персик, а хождение на местный рынок, как оказалось, мероприятие, увлекательнее создания всей таблицы Менделеева из одного лишь углерода двенадцатого. Никогда бы не подумал, что торговаться так интересно. Великий человек я на малые дела!

Приехав, решил устроиться дикарем. Пошел сразу к морю. Центральный городской пляж мне, естественно, не понравился — иголку негде воткнуть, обязательно в кого-нибудь попадешь. Пошел по берегу, и когда почувствовал острую необходимость искупаться, благоговейно упал в море. Валялся на гальке, поднял голову — над головой горка с домом и домиком для отдыхающих. Делюсь с соседом, показываю пальцем, что замечательно наверно жить в такой близости от моря? А он мне отвечает: «Мне тоже нравится. Поливаю помидоры, за грядкой обрыв, дельфины у мола, и будто дельфинов поливаю». Он, без дураков, и оказался хозяином сего райского места. Через мгновенье я вселился в домик с окнами-иллюминаторами.

Приезжай ко мне? В столице так нездорово жить. В Москве ежегодно поступает в продажу два миллиона градусников. Если поступает, значит старых, надо полагать, в наличии уже нет. И о каком здоровье можно говорить, даже думая только об этих трёх тоннах ртути из разбитых градусников, попадающих в землю каждый год? Приезжай? Тут тебе и оперённые мысли прибудут, и море, что звук, окруженный мелизмами, и серебряные песчинки, взблескивающие в лазури вод, и будет, что вспомнить (как ласковые волны чесали пятки, а мы им говорили: «Кыш!»).

Здесь буковки побледнели, и Степан, воровато оглянувшись на подъезд, дочитал.