Художник Её Высочества

Сделал движение подняться и вскрикнул от боли. «Это ещё откуда?!» Боль в спине отступала, но теперь зажгло на груди. Да ещё как. «Ну всё! Сейчас истерику закачу!» Передвинул руку девушки вниз, скосил глаз. Грудь перерезала багровая полоса и ныряла подмышки. Жгло и там. И на спине. «Кабель же это, ядрит-ангидрит!» След от кабеля, которым он связался с спарринг-партнером на шпиле. «На шпиле..?!» Ширма, отгораживающая прошлую ночь, исчезла. Напряг шею — кобра-Нефертити разжала напряженные губы.

Сфинкса светящийся глаз…

«Ой, мамочки! Что же выпупенивается?» А выпупенивалось то, что профессор за свою резонансную пушку гноится сейчас неизвестно где. А мальчик-жуайе за пальбу ухарскую за компанию там же. А она его за рупь купила, обматерив… А он взъярился… И выходит, добрались они до интимчика с до чего доведённым легкомыслием. Вот это да-а-а!

Повернул голову и, на зависть китайцам, округлил глаза. За окном, на фоне черного игрока летали языки пламени. Горело именно там, где должна стоять колченогая лестница, сколоченная из разбитых подрамников. Точнее, догорало. Доски обрушилась кучей, веселее вспыхнуло. Неважно, как это произошло: шаровая молния, не шаровая молния, главное: через пару минут головешки не останется, а ливень, серьезно шумевший, приближаясь, смоет пепел к чёртовой бабушке, пропади она пропадом вместе с уликами!

Девушку на пол, сам сел. Хотел подняться на ноги, но тут в голове лопнула сверхновая. Поковеркав лицом, открыл глаза. И отпрянул, насколько позволила караулящая боль. Абигель стояла на коленях и смотрела на него в упор. Сна в глазах не было напрочь.

— П-привет, д-детка, — прозаикался.

— Я родилась на кладбище.

— А где же еще рождаются такие девчонки, короткие юбчонки..?

Произнес фразу в вымученном мажоре, соображая при этом, чего он вдруг испугался.

— Я родилась в доме, построенном на немецком кладбище. В пять месяцев я кричала: «Фая!». Мать догадалась, что я кричала «Фойер!»

— Что ты несешь?!

А перед глазами живо так представился немецкий артиллерист в пороховом дыму, кричавший сорванным голосом боевому расчету: «Фойер! Фойер! Огонь! Огонь! Русские танки прут!».

Ничего не оставалось делать, как вскочить, несмотря на свои болячки, и с убеждающим жестом Петра Великого на жеребце, обратиться к особе в ногах:

— Фаина — имя редкое… О чём я..? А! Драпаем!

Нагнулся, в надежде поднять её с пола и не сделал задуманного. Абигель обняла его ноги, прижалась щекой и заплакала.

— Страшно! Атака звуков какая-то. Белое-белое, будто снег, а всё равно при-и-ия-а-атно.

По ногам катились теплые слезинки.

«Ну, кутерьма! Ну, буффонада, ну, зеркало слез, ну офэрториум! Как мне хочется стошнить с тридцать девятого этажа!»

Если честно, некогда разбираться: греки там, Эль-Греки. Спешка такая, что не успеваешь слюну сглатывать. Сейчас придет утренняя смена, дадут сигнал, споткнувшись о разваленные коробки, примчится «черный трубковерт» с архангелами…

— Вставай малыш быстрей. Пойдем.

Вот за это он её и полюбил, за непоследовательность. Такую женскую краску. Размазала слезы по щекам, всхлипнула последний раз, подняла глаза.

— Сядь.

Сильно он устал за эти дни. В грудь будто ударило подушкой, колени подкосились, рухнул в кресло за спиной. Упал сначала на подлокотник, затем внутрь, тело встряхнуло, и боль устроила такую инквизицию, что в глазах замелькали вазарелевские оптические иллюзионы.

— Уи-и-ий! Хорошо, хорошо, давай поговорим. Только спрашиваю я. Что произошло?

— Ты потерял сознание.

Ласкало слух. С времён мягких ногтей имел чисто теоретическое представление об этом эффекте и два раза грохнуться в обморок в цветущем возрасте, когда еще железные ягодицы.

— Потом?

Абигель глицериново отмахнулась.

— Сама я плохо… Белый снег в голове.

Она вспоминала, а перед Степаном рисовалась удивительная такая, болезненно-фантастическая картинка. Потерял сознание — факт. Когда повис на кабеле, подружка, ломая ногти, отвязалась, привязала свой конец кабеля к трубке ограждения, спустила его тело на решеточку для альпинистов-ремонтников, и, прицелившись к дверце в шаре, сбросила вниз. Теперь происхождение бордовой полосы вокруг груди не вызывает больше вопросов, и сорванная спина не вызывает, а просто эдак припадает здоровьем. Как она его заволокла в шарик, еще можно домыслить. Как сволакивала по винтовой лестнице — тоже. Ярко представился стэп его пяток о ступени. Можно также ухохотаться, представляя, как она тянет его за кабель по разваленным коробками к иллюминатору. Но как она его, тяжелого, смогла вытолкнуть на жестяной борт? Это уж, извините, какой-то шаг из круга или крайняя крайность.

— Так ты куда-то привязала кабель?

— За стеллажную стойку. И ещё раз сбросила тебя.

Блеск! Потом доломав ногти, развязала узел. Последний метр до балкона он тоже пролетел. Понятно, почему ещё болит копчик. Она и коробки собрала? И стекло на место вставила? Он пошел бы с ней в разведку!

— Хорошо. Потом ты повисла на палке с крюком, раскачалась и уцепилась за лестницу?

— А там палки не было.

— Естественно. Чего ради ей быть на месте? В таком случае, как ты спустилась, ёлки-моталки?!