Художник Её Высочества

— Страдания совершенствуют личность- увидел в кресле мобильник, отстукал кнопки. — Элечка? Доброе утро, прелестная. Ах, что за вопросы? Итэдэшные дела. Ни в одном глазу, оставь пожалуйста! Ха-ха. Лечиться пиявками на висках. Хм, это будет потрудней, чем махорку в лошадиных ушах мимо таможни провезти. Обслужи, душа моя, поставь парня на ноги. Спина сорвана. Когда? Сдвинь очередь. Благодарю и припадаю на колено, — радостно художнику. — Через час.

Степан было отрицательно мотнул головой, но инспектор чуть не захлебнулся, доказывая, что неведомая массажистка — уникальный специалист, что экстрасенс — пальчики оближешь, что бабушка её — известная всей Украине народный целитель, но самое главное, она здесь, в двух шагах.

— Уверяю, к ней не попадешь! Только по рекомендации. Японцы едут. Массаж, массаж и массаж, клянусь лазуритовой геммой, смягчающей человеческие слабости.

— Хорошо, уговорили. Идёмте.

Массаж, в самом деле, не помешает. Идёт ведь императором всея Руси, Малыя и Белыя, плавненько, лишь бы на шило боли не напороться.

— Вот такие французские романы, — проснулся в лифте Терентий. Похоже, после коньячного энтузиазма произошло у него первое торможение. — Душновато здесь, — в руках инспектора появился веер. Он томно заобмахивался.

В лифт, первые этажи, двери расползлись и… Степан, опустив голову, прошел сквозь трех мужчин. Но не выдержал, в последний момент оглянулся. В кабине лифта стояла святая троица: следователь Немятый с апостолами, в руках зонтики, в глазах дыры. Двери сошлись.

«Что произошло? Почему не остановили, не потребовали тут же отпечатки пальцев там, отпечатки зубов? Может быть, они решили, что мне деваться некуда? Или не связывают больше с антенной? Как же не связывают, если несутся туда. Или не туда? А куда тогда, язви их?!»

Было бы проще, если следователь тормознул его, они бы поздоровались, потом Степан невинно бы порхал ресницами, изворачивался, прикалывался, доказывал, что лично он в этом колесе — последняя спица слева. Или он что-то недопонимает?

— Хотите яблоко?

Вместо веера престидижитатор держал в руках яблоко. Абигель взяла его, понюхала, но есть не стала, а неудачно засунула в нагрудный карман рубашки. Степан показал бровью на это дело в том смысле, что оплошала ты Абигель Сергеевна, сисечки-то теперь ассиметричные. Яблоко улетело в кусты.

«Фамилия его от слова «голый» или от слова «голова»? Головатый, Головатый… Увяз я!»

В баре Степан, кряхтя, влез на сидку, заказал коньяк и прищурился на Абигель. Ощущение, что куда-то уплывает, деточка. Белое-белое и приятно, видете ли. Играет девушка с ослабленными струнами. Может быть, ночным хулиганством довольная? Или он схоластически настроен сегодня?

Бармен тетёшкался с пультом, переключая программы. «Не пр-р-робуждай воспоминаний моих безумств и исступлений» — певица, терзающая романс… Лукавая ряшка президента: «Если бы демократия заключалась в том, что лебедей в «Лебедином озере» танцевали негритянки…» — назад, конечно. «И мимолё-о-отных сновидений не возвращай, не возв-вз-вз-взращай». Отключил телевизор, но включил магнитофон: «Занзибар, Занзибар! Е, е-е! У! У-х!».

— Интеллигенция поет блатные песни, поет она не песни Красной Пресни.

Степан удолетворён: бухарик лакал, сколько наливали. Еще два двойных, ну три, ну четыре, и можно будет бросить штукаря кошкам в подвал.

— Еще по масенькой?

И коньячок плясал на деснах, и инспектор кривей турецкой сабли, и у «черного трубковерта», видимо, астигматизм жуткий, и счастливую талию удержит, самое время поклястся. Как Головатый говорит: «Клянусь прекраснопопой Каллипигой?» Но задницу загрузили больше некуда, между ними, декадентами, говоря. Жаловаться так приятно! Кому пироги да пышки, а ему художнику, само собой, синяки и шишки.