Художник Её Высочества

— Как обещал, — он был горд. — Конец — телу венец. Кольцо готово. Ты чё такой растрёпанный?

— Кольцо? Ах, да, да… Эх, Бадьян, тут такие переплясы, сдохнуть можно!

— А чё за кипеж?

Рассказывать свои кошмары глупо незнакомому человеку. Тем более такому. Впрочем, не такой уж он плод ленивого чадородия, если посмотреть на историю с камнем.

— Неужели подобрал камушек?

— Сам выточил и вставил пирамидку. Гематит — каменная кровь. И камень, и металл. Поровну. Шумеры царей лечили.

Степан поблагодарил. Самый повод по баночке пивка для тотального прояснения мозгов. Но Бадьян, на удивление, отказался, оставив художника в невыгодном положении. На «Мосфильме» нашел калым и торопится на работу. Предложил и Бумажному подзаработать в массовках.

— Работа не пыльная. Тебя оденут в галифе, дадут деревянное ружо и бегай перед кинокамерой туда-сюда. Давай?

Теперь Степан отказался. Тут бы со вчерашним разобраться. Тоже кино, хоть на, Оскара, в номинацию —,жуть совершенная, обдристаться, туалетная бумага кончилась, Бадьян ушел.

— А в остальном прекрасная маркиза… Вот и она, кстати.

Жуль рыдал, пытаясь поцеловаться с хозяйкой.

— Как папик себя чувствует?

И вообще там, Бережковская разве проездная? А Бумажному представляется, что набережную перегородили бронетранспортерами, вылавливая одну весьма хлопотливую компанию. Как объясните двоечнику? Спрашивается не ради праздномыслия, но ради душевного равновесия.

Папу Абигель отправила в Крым.

Прекрасно. Единственно непонятно насчёт всесоюзного розыска подельщиков. Самое главное, ведь не отрицает, что имело место. Если последуют развёрнутые комментарии, он готов мысли, доведённые до самоубийства, реанимировать хоть до завтрашнего утра.

— Помнишь, я рассказывала про лже-розенкрейцеров, где Гутьере целовал мне мочки?

Помнит. Кроме целования мочек. Правда, сейчас последнее не важнее дырявых носков. У, франкист недобитый!

— А я тебе говорила, что после розенкрейцеров занялась магией?

Нет, не говорила. И что дальше? Но пасаран!

— А какое сегодня число?

Такое-то, если память не изменяет. Иберия есть Иберия! Хунта мочкочмокников..

— Подходит.

Очень хорошо. Только кто-что подходит к кому-чему? К каким мочкам?

— Духи охотно предлагают свои услуги, Стёпик. Чистый пергамент в этом доме есть?

Сколько угодно. Художник он европейский или арабеск на полупальцах гваделупский? Еще ей нужны: тушь, новое перо, двенадцать крестов, сделанных из дерева с колючками, нитки красного шелка, кисть и краска.

Всё есть, но с шелковой ниткой проблема. Абигель, не долго думая, сняла с себя белую шёлковую рубашку.

— Режь ножницами на полоски и выкрашивай тушью.

Блузке капут, зато полоски красного шёлка в наличии. Главное в жизни — манёвр. Что ещё, преискусная наша?

Надо понимать, готовится сеанс магии. И в конце концов, после пускания зайчиков магическими зеркалами, жонглирования священными кинжалами и чертежа магических кругов вокруг гвоздей гроба, явится ему, сбрендившему живописцу, трансцендентная сущность случившегося. Или просто явится козел Мендеса с женскими грудями. Козел расскажет пару-тройку свежих анекдотов про гермафродитов, так что не грех их будет позже Вильчевскому перепрезентовать, сальную историю про последнюю половую связь с ведьмой на метле (секс на метле даже французам в диковинку — сильно узко), а Стёпику останется только сделать соответствующие выводы о своей бурно развивающейся шизофрении, отягощенной лунатизмом и ритуальным моченедержанием. Нет, Стёпик поможет довести сеанс до логического финала с водкой, хохмой и целованием капризной губы. Он не правоуклонист какой-нибудь.

— Что не рыпаешься?

Не думает он рыпаться, а с нежностью разглядывает розовые соски любимой и режет из колючих веточек палочки. Потом свяжет в крестики.

— Ты посмотри, какой он непрекословный.

Вообще-то он более чем прекословный. Но себе на уме.

Любимая его, по детски прикусив от усердия губу, уже рисует на полу круги. Пишет пером тушью символы, нанизывает пергаменты на шелковые ленточки, прикалывает на крестики.

— Готово. Иди ко мне внутрь пентаграммы. Начнём.

Не существует сверхестественного. Такого в учебнике термодинамики нет. Зато в природе есть женская спина с родинкой аккурат между лопатками, эти скрипичные изгибы поясницы, именуемые «ручками любви». Нужно взяться за «ручки», прижаться к родинке ухом так, чтобы звук заклинаний превращался в почти музыкальный гул.

— …послать одного из твоих духов ордена Юпитера…

…выходите из пещер, оставьте смертных, которых вы мучаете…

…приказываю духами небес, серафимами, херувимами, великими и славными ангелами, владеющими кормовыми вёслами судьбы…

— Вы спутали священные имена во внутхреннем круге, и вместо нитки, скхрученной влево, лапша из блузки. — сказано грассируя- раз, не без раздражения- два, мужчиной- три.

Степан оторвался от теплой спины, отклонился в сторону и увидел низенького человека.

— Сегодня вечехр схреды. Чехрная месса свехршилась.

«Срань господня! Дурачились-дурачились и вдруг в лицо тортик летит. Плюгавый с балкона вылез или мне психиатора вызывать?»