Художник зыбкого мира

– Идея неплохая, Обасан, – согласился я. – Вы же знаете, ведь и «Миги-Хидари» было когда-то всего лишь крошечной забегаловкой. Не больше этого бара. Но со временем нам удалось превратить его в то роскошное кафе, которое вы с Синтаро помните. Что ж, наверное, придется еще раз сделать то же самое, но уже с вашим заведением. Теперь все понемногу возвращается на круги своя, вернутся и старые традиции и привычки.

– Вы могли бы снова приводить сюда своих друзей-художников, сэнсэй, – сказала госпожа Каваками, – а за художниками, глядишь, и газетчики потянутся.

– И это неплохая идея. И можно было бы попробовать ее осуществить. Вот только интересно, Обасан: а что, если вы просто не в состоянии будете управиться с таким большим кафе? Вдруг вам это окажется не по зубам? Нам бы очень этого не хотелось!

– Что за ерунда! – обиделась госпожа Каваками. – Если вы, сэнсэй, поторопитесь и выполните свою часть работы, то сразу увидите, как я все прекрасно здесь устрою!

С недавних пор подобные разговоры возникали у нас все чаще и чаще. Да и кто сказал, что нашему старому «веселому кварталу» уже не суждено возродиться? Мы с госпожой Каваками, может, и любим пошутить на эту тему, но шутки наши всегда содержат изрядную долю здравого оптимизма. «Сёгун должен вновь собрать свое войско». Да, возможно, так и следует поступить. И когда вопрос о будущем Норико будет наконец решен, я, возможно, более внимательно отнесусь к идеям госпожи Каваками.

Наверное, тут как раз стоит упомянуть, что после войны я видел своего бывшего ученика и протеже Куроду всего один лишь раз, да и то совершенно случайно. Это было в первый год оккупации – еще до того, как «Миги-Хидари» и прочие здания в этом квартале были снесены. Как-то дождливым утром я шел куда-то, пробираясь сквозь груды мусора и поглядывая из-под зонта на стены полуразрушенных домов. Помнится, в тот день там было полно рабочих, и я сперва даже внимания не обратил на человека, что стоял и смотрел на одно из сгоревших зданий. И лишь проходя мимо него, я заметил, что он повернулся и вроде бы наблюдает за мной. Я замедлил шаг, вгляделся и сквозь струи дождя, стекавшие с моего зонта, с изумлением увидел, что это Курода; он действительно смотрел на меня, но лицо его не выражало ровным счетом ничего.

Он стоял под зонтиком, без шляпы и в темном плаще. За спиной у него с обугленных останков зданий ручейками стекала вода, а из покореженной водосточной трубы рядом с ним с шумом изливался самый настоящий поток. Я помню, как между нами проехал грузовик, полный строительных рабочих. Помню еще, что одна из спиц зонта Куроды была сломана, из-за чего тонкая струйка воды падала с плеском прямо к его ногам.

Лицо Куроды, которое перед войной было почти круглым, теперь как бы втянулось внутрь; скулы сразу выпятились, глубокие морщины пролегли от носа к подбородку и на шее. И я подумал, глядя на него: «А ведь и Курода уже не молод».

Он слегка качнул головой – то ли поклонился, то ли попытался увернуться от струйки воды, стекавшей со сломанного зонта. Не могу сказать с уверенностью. Затем он молча повернулся и пошел прочь.

Впрочем, я совсем не собирался рассказывать о Куроде. Я бы и не вспомнил о нем, если бы в прошлом месяце не встретился случайно в трамвае с доктором Сайто, который и упомянул в разговоре его имя.

Как раз в тот день я повел Итиро смотреть обещанный фильм про чудовище – тот самый, на который мы не пошли накануне из-за упрямства Норико. В кино мы с внуком отправились вдвоем, поскольку Норико идти отказалась, а Сэцуко опять предпочла остаться дома. Со стороны Норико это был, конечно, просто детский каприз, хотя Итиро истолковал поведение женщин по-своему и в тот день за обедом все повторял:

– Тетя Норико и мама с нами в кино не пойдут. Для женщин это слишком страшный фильм. Они бы все время боялись, верно, дед?

– Да, я думаю, ты прав, Итиро.

– Они бы ужасно боялись! Тетя Норико, ведь правда ты бы ужасно боялась?

– Ой, еще бы! – Норико сделала испуганное лицо.

– Даже дед боится. Посмотри, видишь, как он боится? А ведь он мужчина!

В тот день, стоя в конце дорожки у калитки и поджидая Итиро, я случайно стал свидетелем странной сцены между Итиро и Сэцуко. Пока Сэцуко шнуровала моему внуку сандалии, он явно старался ей что-то сказать, но стоило ей спросить: «Ну что, Итиро? Я не слышу?», как он гневно смотрел на нее и бросал быстрый взгляд в мою сторону, словно проверяя, могу ли я услышать. Наконец сандалии были зашнурованы, и Сэцуко наклонилась так, чтобы Итиро мог прошептать ей свою просьбу прямо в ухо. Выслушав его, она кивнула, ушла в дом и через минуту вернулась, неся свернутый плащ, который и вручила Итиро.

– Дождь вряд ли пойдет, – заметил я, глядя в небо. Денек действительно был замечательный.

– На всякий случай, – сказала Сэцуко, – Итиро все-таки хочет взять с собой плащ.