Художник зыбкого мира

Описывая эту свою раннюю и, безусловно, довольно наивную работу, я понимаю, что она в какой-то степени может показаться вам знакомой. Ибо, вполне возможно, вам известна другая моя картина, «Лицом к горизонту», которая в виде эстампов в тридцатые годы получила в нашем городе известность и оказала определенное влияние на умонастроение людей. На самом деле «Лицом к горизонту» – это, по сути, переработка «Самодовольства», хотя и существенно от него отличается, ведь между созданием этих картин прошло немало лет. В более поздней, если помните, также использованы два контрастных образа, перетекающие один в другой и как бы связанные береговой линией Японии; вверху опять изображены трое хорошо одетых мужчин; они совещаются, нервно поглядывая друг на друга в ожидании, кто рискнет проявить инициативу, видимо, в решении важного вопроса. Думаю, нет необходимости напоминать вам, что их лица весьма похожи на лица трех известнейших политиков. Что же касается доминирующего, помещенного в нижней части картины образа, то это уже не прежние трое измученных нищетой мальчишек, а трое солдат с суровыми лицами; двое из них держат винтовки с примкнутыми штыками, а между ними стоит офицер с мечом, которым указывает им путь вперед, на Запад, в Азию. За спиной у солдат уже нет отмеченного нищетой «задника», а развевается военный флаг с восходящим солнцем. Слово «Самодовольство» в нижнем правом углу заменено словами «Лицом к горизонту», а в левом нижнем углу написано: «Хватит трусливой болтовни! Япония должна идти вперед!»

Конечно, если вы в нашем городе недавно, то вполне могли и не видеть этой картины. Хотя вряд ли с моей стороны будет большим преувеличением, если я скажу, что подавляющему большинству тех, кто жил здесь до войны, она наверняка знакома, ибо в свое время ее действительно очень хвалили за энергичную технику и особенно за впечатляющее использование цвета. Но я, разумеется, прекрасно понимаю, что картина «Лицом к горизонту», каковы бы ни были ее художественные достоинства, по своей направленности весьма несовременна. Мало того, я, пожалуй, первым готов признать, что отраженные в ней чувства достойны скорее осуждения. Я не из тех, кто боится признать собственные ошибки, которые некогда считались большими достижениями.

Но я отнюдь не собирался разбирать здесь достоинства и недостатки картины «Лицом к горизонту». Я упомянул о ней только потому, что она, несомненно, тесно связана с той, более ранней моей работой. Ну и еще, наверное, для того, чтобы вам стало ясно, сколь сильное воздействие на всю мою последующую жизнь и карьеру оказало знакомство с Мацудой. Я стал регулярно общаться с ним всего лишь за несколько недель до того знаменательного утра в старой кухне, когда Черепаха совершил свое «открытие». И сам факт, что я упорно продолжал с ним встречаться, свидетельствует о том, сколь притягательными для меня оказались его идеи, ведь сам-то он поначалу мне не слишком нравился. Мало того, на первом этапе наши с ним встречи чаще всего заканчивались жестокими спорами. Я помню, например, как однажды вечером – вскоре после той нашей прогулки через нищий квартал Нисидзуру – мы с ним зашли в какой-то бар в центре города. Я не помню ни названия, ни адреса бара, но сам бар помню отчетливо – темноватый, грязноватый, какие посещают обычно «низы общества». Я почувствовал себя не в своей тарелке, но Мацуду, похоже, там хорошо знали; он поздоровался с какой-то компанией, игравшей в карты, и провел меня к нише, где стоял свободный стол.

Тревога моя, помнится, стала только сильнее, когда, стоило нам сесть, два типа весьма грубой наружности и уже здорово навеселе сунулись, шатаясь, в нашу нишу. Им явно хотелось завязать с нами разговор, но Мацуда без обиняков предложил им удалиться. Я решил, что теперь-то неприятностей нам точно не избежать, но, видно, было в моем спутнике нечто такое, отчего оба типа, мгновенно утратив былую решимость, молча ретировались.

После этого мы некоторое время спокойно беседовали и пили сакэ, но вскоре опять почему-то взялись задирать друг друга, и я, помнится, в какой-то момент заявил:

– Иногда мы, художники, действительно заслуживаем насмешек со стороны таких, как ты. Но ты, боюсь, все же ошибаешься, полагая, что все мы так уж невероятно наивны в своем отношении к реальной действительности! Мацуда рассмеялся.

– Ты, наверное, забыл, Оно, – сказал он, – что мне приходилось встречаться с очень многими художниками. И в целом вы на редкость сильно заражены декадентством. Да и знаний о том, что творится в мире, у вас зачастую не больше, чем у ребенка.

Я уже собрался протестовать, но Мацуда продолжил:

– Возьмем, к примеру, твой последний план. Тот самый, который ты только что так серьезно излагал. Это, конечно, очень трогательно, но, ты уж извини, до предела обнажает типичную для вашей братии наивность.

– Никак не могу понять, почему моя идея вызывает у тебя одни насмешки! – вспылил я. – Должно быть, я просто совершил ошибку, предположив, что ты способен испытывать сострадание к городским беднякам.