Худшее преступление в мире

— Молодой Масгрейв, — начал он, — хочет получить от нас большую сумму под доверенность post obit[1] своего старика отца в Нортамберленде. Старику далеко за семьдесят, и он рано или поздно уйдет; но как быть с «post», если можно так выразиться? Что станется с его деньгами, замком, подъемными мостами? Это преотличнейший древний замок, и он по-прежнему чего-то стоит, но, как ни странно, он не отмечен в завещании. Так что вы видите, с кем мы имеем дело. Вопрос в том, как сказал какой-то герой Диккенса, благосклонен ли старик.

— Если он благосклонен к своему сыну, тем лучше для вас, — заметил отец Браун. — Нет, боюсь, ничем не могу вам помочь. Мне никогда не приходилось встречать сэра Джона Масгрейва, и, насколько я знаю, очень немногие видятся с ним. Очевидно, вы должны спросить у него самого, прежде чем одалживать молодому джентльмену деньги вашей фирмы. Не из тех ли он, которых частенько оставляют без пенса?

— Сомневаюсь, — ответил тот. — Он очень популярен, блестящий ум и крупная фигура в обществе, но большую часть времени проводит за границей. Кроме того, он был журналистом.

— Что ж, — сказал отец Браун, — это еще не преступление, по крайней мере — не всегда.

— Чепуха, — отрывисто сказал Гренби. — Вы знаете, что я имею в виду, — он перекати-поле. Был журналистом, лектором, актером, кем только он не был. Так на чем я остановился?.. Впрочем, вот и он.

И законник, нетерпеливо расхаживавший по пустой галерее, неожиданно обернулся и на бегу вонзился в другую, более наполненную комнату. Он спешил навстречу высокому, хорошо одетому человеку с короткой стрижкой и заграничной бородкой.

Эти двое ушли беседуя, и какое-то время отец Браун еще следил за ними близорукими прищуренными глазами.

Наблюдения были, однако, прерваны поспешным, но своевременным появлением его племянницы Бетти. К большому удивлению дяди, она увлекла его обратно в пустой зал и усадила на стул, напоминающий остров среди половодья.

— Я должна вам кое-что сказать, — начала она. — Это так глупо, что никто, кроме вас, не поймет.

— Ты меня переоцениваешь, — сказал отец Браун. — Это не о том, о чем начала рассказывать твоя матушка? Помолвка или что-то такое… Да, о помолвке уже пошла молва.

— Вам известно, — спросила она, — что она хочет выдать меня за капитана Масгрейва?

— Нет, — отвечал отец Браун после некоторого раздумья. — Капитан Масгрейв, мне кажется, очень популярен нынче.

— Конечно, мы очень бедны, — продолжала она. — Нам говорят, что не в деньгах счастье, но от этого лучше не становится.

— А ты хочешь выйти за него замуж? — спросил отец Браун, глядя на нее из-под полузакрытых век.

Она потупила взор и ответила, понизив голос:

— Думала, что хочу. То есть это я сейчас думаю, что думала… Только что я очень испугалась.

— Что ж, расскажи.

— Я услышала, как он смеется, — проговорила она.

— Ну, смех помогает общению, — заметил священник.

— Нет, вы не поняли, — сказала девушка. — Совсем не помогает. В том-то все и дело, что он ни с кем не общался.

Она помолчала, потом объяснила:

— Я приехала сюда довольно рано и увидела, что он сидит один в центре галереи, где висит эта современная живопись. Там было тогда почти пусто. Он не знал, что кто-то рядом, он сидел там совершенно один, и он смеялся.

— Что ж, ничего удивительного, — сказал отец Браун. — Я не искусствовед, но, в общем, если взять все эти картины…

— Ах, вы не понимаете! — сказала она почти гневно. — Это совсем не то. Он не смотрел на картины. Он глядел прямо в потолок, но казалось, что его глаза устремлены внутрь.

И смеялся он так, что у меня кровь похолодела.

Священник поднялся и расхаживал по комнате, заложив руки за спину.

— В таком деле нельзя принимать необдуманных решений, — начал он. — Мужчины делятся на два типа… Но мы вряд ли успеем обсудить этот вопрос, потому что вот наш герой собственной персоной.

Капитан Масгрейв быстро вошел в комнату и, улыбаясь, пересек ее. Гренби, правовед, улыбаясь, шел за ним. Его правоведческое лицо стало иным, благодушным.

— Должен извиниться перед вами за все, что я говорил о капитане, — сказал он священнику, когда они пробирались к дверям. — Он чуток и прекрасно понял меня. Сам, не дожидаясь спросил, почему я не съезжу на север и не повидаю его старика отца. Тогда бы я смог услышать из его уст, как обстоят дела с наследством. Ну как, мог он сказать честнее?

Он настолько озабочен тем, чтобы устроить все наилучшим образом, что сам предложил отвезти меня в Масгрейвские Мшаники, так называется поместье. Я предложил ему, если он так добр, отправиться вместе; и вот завтра утром мы выезжаем.

Пока они говорили, Бетти и капитан рука об руку прошли в дверной проем, создав в этой раме нечто вроде картины, которую те, кто почувствительней, предпочли бы конусам и цилиндрам. Какими бы ни были их отношения, и он, и она смотрелись прекрасно; и законник не преминул отметить это, когда картина исчезла.