Как-то вечером после очередного кружка несколько его участников забрели в спортзал школы, где стояло пианино и где один мальчик мне показал однажды, что если ударять по одним только чёрным клавишам, то получается китайская музыка. Но в тот вечер я и думать забыл о музыке, потому что возле пианино стояли старшеклассники с парой настоящих боксёрских перчаток!
Мы несмело попросили разрешения потрогать их блестящую кожу и немножко примерять. Старшеклассники великодушно позволили, а потом решили провести матч между шпингалетами: Горка (представитель кварталов-близнецов) против Нижняков, которые жили в порядках деревянных домов у подножия Горки.
Выбор пал на меня—о! как же мне этого хотелось! – и на плотного рыжеволосого Вовку от Нижняков. Освещение сцены оказалось недостаточным, все присутствующие на спортивном событии вышли в прихожую спортзала под яркую лампочку отражённую в чернильно-чёрной зимней темноте, разлившейся за широким стеклом окна, и мне с Вовкой скомандовали «бокс!»
Сперва мы хихикали, бухая друг друга громоздкими шарами перчаток, но вскоре остервенели. Я страстно хотел (но никак не мог) влепить ему в голову, а в его глазах угадывалось взаимное желание. Безошибочно и несомненно. Вскоре моё левое плечо, которое я подставлял под все его удары, жутко заныло, а моя правая рука, который я долбил в его подставленное плечо, ослабла и выдохлась. Наверное, ему приходилось не слаще моего, наши хиханьки сменились пыхтением и кряхтом. Было плохо, больно до слёз, потому что его удары проникали, казалось, до кости предплечья, но я бы скорей умер, чем сдался. Наконец, старшим надоела такая монотонщина, они сказали «хватит!» и забрали перчатки.
На следующее утро лилово-сизый отёк расплывался у меня по предплечью и несколько дней кряду оно оставалось моим больным местом, я крючился от дружеских похлопываний по нему и сычал словно гусь в самообороне.
Если выпадал пушистый снег, но не аж по пояс, мы всей семьёй выходили во Двор чистить ковёр и ковровую дорожку. Расстилали их лицом на снег и топтались по жёсткой изнанке. Потом ковёр переворачивался, на него веником наметался снег с ближайших сугробов и сметался начисто. Готово. И мы складывали ковёр. Длинную зелёную дорожку после протаптывания мы не переворачивали, а вчетвером—Мама и трое детей—становились сверху и Папа волок её, и всех нас на ней, оставляя вмятую борозду снега с остатками пыли за кормой. Вот какой у нас сильный Папа!.
А когда выпал мокрый снег, мальчики нашего Двора начали катать его для строительства крепости. Делаешь обычный снежок, кладёшь на снег сугроба и начинаешь катать вперёд-назад. Снежок тут же обрастает слоями мокрого снега. Превращается в футбольный мяч из снега. Вырастает тебе по колено. Становится всё плотней, тяжелеет и уже нужно звать кого-то на помощь, чтобы объединёнными усилиями двоих-троих докатить снежный ком к растущей крепости, где старшие мальчики взгромоздят и закрепят его в кольцевую стену уже выше твоего роста.
Мы разбились на две команды—защитники осаждённой крепости и нападающие. В рекордно короткое время заготовлен запас снежков-боеприпасов и – они бросились на штурм!
Гвалт, крик, вопли; снежки свистят отовсюду и во всех направлениях. Высовываюсь над стеной залепить снежком хоть в кого-то. Вспышка жёлтой молнии в глазах, слепящая как сполох лопнувшей электролампочки. Скользя спиною по белой стене, сползаю на корточки, ладонь вжата в глаз, куда стеганул снежок.
Но не стихая беснуется бой, некому оглянутся на павших. Всё сплелось и слиплось в единый общий рёв: «A-a-a-a-a-a!»…
Спустя неведомое время иссякла битва. Крепость так и не сдалась, а только превратилась в метровый холмик снега утоптанного до оледеневшей твёрдости. Но тишина не воротилась, всё тонет в том же неуёмном крике, с ним скатываемся мы по льду растоптанной твердыни на животах, немеет голова неясной глухотой от своего и общего обезумело буйного, неумолчного: «A-a-a-a-a-a!»
Глаз мой уже глядит. Сошлёпав запоздалый снежок, я вмазал им по голове мальчика старше меня. Какая непростительная промашка! Во-1-х, он старше, а значит и сильнее, да и бой давно окончен и этот мальчик пришёл уже с коньками на ногах. Как можно быть таким неосмотрительным?
Как всегда – борьба за правильность, чтобы всё как надо было. Давным-давно тому, в начале возведения крепости, старшие мальчики объявили: «Кто не строит, играть не будет», а я точно знаю, что этот мальчик на коньках совсем не строил. Но кому какое дело до справедливой правильности? Многие из мальчиков-основоположников уже разошлись. Никто вокруг не помнит договорённостей мирного времени.
И дерзости моей всё меньше оправданий, их слушать некому, и некого позвать на помощь, и попранную справедливость сейчас не восстановишь, а просто – Бе!. Ги!.