Хунхуз

На следующий день три десятка станичных казаков в форме, на лошадях и при оружии переправились на китайский берег Уссури. Они обогнули посёлок и по дороге, больше напоминающею широкую тропу, отправились в горы. В десяти верстах от посёлка, на выезде из леса, на перевале заметили кумирню. Кудряшов приказал двадцати казакам остаться в лесу, а сам с десятью казаками поскакал к кумирни.

Кумирня – это три стены и плоская крыша, сложенные из дикого камня высотой примерно два аршина (1,5 метра), внутри на каменном возвышении стоял чугунок, наполненный пеплом, вокруг валялись приношения: пуговицы, ленточки, обрывки материи. У такой кумирни инородец – гольд, ороч или таз – всегда остановиться, выкурит трубку, а пепел выбьет в чугунок, а китаец подожжёт ещё и курительную палочку. На стене внутри кумирни прикреплена красная лента с китайскими иероглифами.

– «Владыке гор и лесов, прирост богатства охраняющему. Коли просишь, то непременно и обещай – тогда просящему не будет отказа», – перевел надпись Кудряшов.

– Тигру поклоняются, – сказал Овчинников.

– Да, – согласился атаман, – манзы думают, что в тигра вселяется дух какого-нибудь великого полководца, вот и просят у него удачи.

Кудряшов положил под чугунок конверт с деньгами, огляделся.

– И где будем засаду устраивать? – сказал он.

– В траве напротив входа в кумирню залягут пять человек без лошадей, – предложил Овчинников, – а остальные будут в лесу ждать наготове.

– Что ж, так и сделаем, – согласился Кудряшов.

Станичники развернулись и медленно поехали к лесу. Там в ложбинке развели костры и устроились на ночлег. А пять казаков спешились, вышли из леса и нырнули в высокую траву.

Ночь выдалась холодной и влажной.

Казаки вернулись утром совершенно обескураженные. Они честно промучились ночь в холодной росе, и когда солнце осветило восточные склоны гор на западе, ещё в промозглой тени восточных гор, казаки подошли к кумирне и обнаружили, что конверт с деньгами исчез.

В заброшенной фанзе от выстрелов очухался Аким Харитонов. Он обвёл глазами незнакомое помещение, увидел сидящую на коленках и плачущую Любу и прижавшегося к ней испуганного Ефимку.

– Где это мы?

– В фанзе какой-то.

– А что за выстрелы?

– Манзу и корейцев, должно быть, убили. Говорят, что ты с ними пришёл.

– Да? А ты что здесь делаешь?

– За тобой пришла.

– Зачем?

– Жалко же, пропадёшь.

– То бы я один пропал, а теперь трое пропадать будем. Зачем Ефимку-то за собой притащила.

– Так он за мной увязался, да и слушаешь ты его, когда пьяный.

– Как вы меня нашли?

– По дороге в посёлок встретила какого-то манза. Я спросила его: «Не видел ли он русского?» Он сказал, что видел с двумя корейцами и манзой, вызвался проводить. Вот и привёл сюда.

– У хунхузов мы.

– Вот говорила я тебе: «Не пил бы…»

– Ладно, – отмахнулся Аким.

Тут вошёл китаец, поманил Акима рукой и сказал:

– Элос (русский), ходи сюда.

Вышли на улицу, перед Акимом стоял среднего роста китаец с большой бородавкой под левым глазом. Он довольно-таки сносно говорил по-русски, стал выспрашивать Акима – кто он, что он. На все ответы казака кивал задумчиво.

В фанзу Аким вернулся более или менее успокоенным.

– Они со станицы за нас выкуп возьмут, Любаша.

Утром хунхузы повели своих пленников куда-то в горы. Шли долго, пока не пришли к маленькой охотничьей фанзе, стоявшей с краю небольшой полянки, у подножья пригорка, поросшего редким лесом. Хунхузы расположились на поляне, пленников заперли в фанзе, еды им не дали.

– Главное не показывать страха перед ними, – учил Аким сына, – они себя называют храбрецами, и храбрость в других уважают.

Прошла ещё одна тягостная ночь. Утром хунхузы загомонили, чем-то взволнованные. Предводитель хунхузов перекричал своих подчинённых, стал чего-то говорить, ему возражали.

Аким побледнел, он понимал немного по-китайски.

– Плохо дело, Любаша, убить нас хотят. Деньги они получили, да злы они на казаков за что-то, за что – не понял. Вот, что. Пока они там орут, пошли-ка отсюда, Бог даст, догонять нас не будут. Выкуп-то они получили.

Акиму удалось сбить палку, которой подпиралась дверь фанзы. Дверь осторожно приоткрыли, первым выскочил Ефимка, за ним Люба, последним вышел Аким. Беглецы сразу завернули за фанзу и скрылись в лесу. Они шли на север, стараясь идти так, что бы солнце у них было справа и чуть за спиной. Шли долго, стараясь не шуметь, прислушиваясь к звукам леса. Всё было тихо. Вышли на тропу, пошли быстрее. И тут слева раздался выстрел, за ним – второй. С горы спускались хунхузы.

– Бежим! – крикнул Аким.

Беглецы побежали. Тропа сначала свернула налево, потом вильнула вправо, обходя небольшую горку. Хунхузы неслись вслед. Аким подобрал с земли крепкую палку.

– Бегите, спасайтесь, я задержу.

– Аким!

– Прости меня, Люба, спасайся.

Люба бежала, длинные юбки её сдерживали бег, силы покидали её.

– Сыночек, Ефимушка, беги до посёлка и не оглядывайся.

Ефимка оглянулся на мать, кивнул и побежал по тропинке ещё быстрее.

Расстроенные казаки, не таясь, подъехали к кумирни. Осмотрелись кругом: конверта с деньгами ни под чугунком, ни где-либо ещё видно не было.