Другой автор возражает первому. Если государь любит тех подданных, которые мудры, то он должен жалеть тех, которые глупы, и просвещать их, а не казнить, лишая возможности исправиться. Поэтому не следовало казнить буддистов, не предупредив их о недозволенности буддийского учения, нужно было дать им время и возможность пересмотреть свои верования. К тому же сердце человеческое необоримо склонно к одному либо к другому осмыслению действительности (мы бы сказали, «органически»). Поэтому Тоба Дао должен был распространять конфуцианскую истину, которая кладет конец буддийским заблуждениям, без напрасного кровопролития[322]
.Итак, расправа над беззащитными мечтателями вызвала протест не только со стороны табгачей, но и служилых китайцев, принципиальных противников буддизма, но поборников законности. Тоба Дао не склонен был терпеть оппозицию и решил добить конфуцианство, так же как он истребил буддизм. Поход на юг был предрешен.
Нельзя не отметить, что религиозная реформа больнее всего ударила по сторонникам и друзьям табгачского хана. В число чужеземных богов попали родовые табгачские духи-хранители, и космополитический буддизм был принесен в жертву идеологической диверсии китайцев, которые по-прежнему не любили завоевателей. Ведь эту акцию можно сопоставить с политическими авантюрами Цзинь Чжуна и Жань Миня; только на этот раз были использованы конфессиональный принцип и фанатическое ослепление императора. Даосизм был слишком заумен для того, чтобы стать системой мировоззрения кочевников. По существу, он явился в данном случае формой китайского стремления к изгнанию иноземцев из интеллектуальной сферы. Но по неумолимой логике событий жертвой шовинистического движения должно было стать вполне китайское конфуцианство, на которое в 450 г. Тоба Дао обрушил то последнее, что у него оставалось, — военную силу.
Осенью 450 г. Тоба Дао, видимо, решил, что введение принудительного единомыслия достаточно укрепило его державу для того, чтобы покончить с Южной империей. Силы Вэй и Сун были не только не равны, а несоизмеримы: южане даже не надеялись устоять. Правителям пограничных областей была дана инструкция в случае серьезного нападения табгачей отходить, уводя с собой население. Но нападение оказалось столь внезапным, что этот план не успели выполнить. И тут возник первый сюрприз. Небольшая крепость Хуань Пао с гарнизоном меньше тысячи человек отбила все приступы многочисленного противника и дождалась подкреплений, которые заставили табгачского хана снять осаду. Такого оборота дела не ожидал никто.
Более того, отряд южнокитайских войск совершил глубокий рейд через долину реки Хань в долину реки Вэй и нанес сильное поражение табгачам у крепости Ся, прикрывавшей горный проход из Шэньси в Хэнань. Захваченные в плен китайцы, состоявшие на службе Северной империи, сослались на безысходность своего положения: они были вынуждены драться против своих соотечественников. Довод был признан убедительным, и пленных отпустили на свободу. Этот акт великодушия получил широкий отклик. Хунны, тибетцы и прочие инородцы, живущие в долине реки Вэй, предложили свои услуги южнокитайскому полководцу, но, поскольку главные силы северян вели широкое наступление на востоке и уже захватили Шаньдун, южнокитайский отряд отошел на юг, не закрепившись в Шэньси[323]
.Этот поход сам по себе был не более чем эпизодом, но он показал, насколько упала популярность табгачского правительства за последние годы. Однако вскоре мы увидим, что настолько же снизилась боеспособность табгачской армии, дотоле не знавшей поражений.
Оставив без внимания западную окраину, Тоба Дао пятью колоннами повел наступление на долину реки Хуай. На этот раз Хуань Пао была взята и дорога на юг открыта. Полевые войска южнокитайцев были настигнуты при отходе и изрублены табгачской конницей. Но крепость Хуи на реке Хуай не открыла ворот противнику, и Тоба Дао был вынужден блокировать и оставить ее в тылу, чтобы не снижать темп наступления. Его войска уничтожали все на своем пути; китайское население бросало имущество и бежало на юг. Двигавшееся по опустошенной стране войско Тоба Дао начало испытывать голод, но хан довел его до голубых вод Янцзы и стал станом против Цзянькана, находившегося на южном берегу. Только речные волны защищали южную столицу, где возникла паника, охватившая и начальство, и народ. С башни столичной цитадели стан врагов был виден как на ладони, и бледный от страха император плакал от горя и раскаяния.