Хутор Гилье. Майса Юнс

Вернулась из школы Лисси. Ей дали молока и бутербродов, чтобы она могла дождаться обеда, — на стол накроют только в три, когда отец вернется из департамента.

— Ну, как твои дела? — спросила ее Овидия.

Лисси была целиком поглощена бархатным пальто:

— Вот это да! Вот будет красиво! Как мои дела? Ну ясно, получила четверку[16] по немецкому, ты ведь не хотела мне помочь!

— Меня же вчера не было дома…

— Да ну, это ерунда… Ах, какой чудный! — гладила она бархат. — Мама, можно мне сделать из остатков воротник?

— Ну конечно, дитя мое.

— Смотрите, как эта малышка разбирается, что хорошо, что нет, — подмигнула Овидия остальным.

— А карманы и манжеты — тоже?

— Разумеется, детка!

— Она уже начинает важничать. Понимает, что красивая, — сказала Овидия, когда сестра вышла пить молоко. — Ни за что не хочет заплетать свои кудри в косы, хоть они ей и мешают. Прекрасно разбирается, что ей к лицу, чертенок!

Лисси уже снова вертелась вокруг бархата, отхлебывая молоко и заедая его бутербродами.

— Знаешь, не стоит рассказывать о бархате отцу: он сейчас же решит, что мы заплатили слишком дорого. А Майса после обеда будет шить в спальне, — напомнила фру, выходя из столовой.

Лисси, напевая, примеряла скроенные части; сначала натянула рукав, потом приложила бархат к лицу, — видно, у нее было что-то на уме.

— Досадно, что дешевый бархат выглядит почти так же красиво, — сказала она.

— По-моему, это даже хорошо, — заметила Майса.

— Ну да, значит, все могут в нем разгуливать. Представляешь, Майса — и вдруг в бархате! — крикнула она Овидии.

— Только бы ты не испачкала бархат жирными пальцами! Смотри, весь извозишь!

— Ты? Почему ты говоришь мне ты? — скорчила гримаску Лисси. — Через полтора года у меня конфирмация, восьмого мне исполнилось тринадцать. Мне уже многие говорят вы. Она тайком вытерла пальцы сзади об юбку.

— Ах, простите, я и забыла, что прошло уже столько времени с тех пор, как фрекен визжала благим матом, когда по субботам ее купали в ванночке!

— Нет, Майса, мне ты не будешь шить, когда я вырасту! В тех домах, где ты шьешь, все говорят, что ты ужасно избалованная и ни с того ни с сего начинаешь дуться.

— Интересно, какой бы вы были, если б вам пришлось так же, как мне, шить по чужим людям, фрекен Лисси!

— Я? Ха-ха-ха! Мой папа — начальник бюро, его сам король назначил, а потом, — она доверительно нагнулась к Майсе, тряхнув русыми кудрями, — почему ты не выходишь замуж, Майса? Ведь ты не такая уж уродина!

— Господи, да кому я нужна, такая бедная?..

— Ну так пусть он будет богатый, понятно? К тебе никто никогда не сватался?

Майса рассмеялась:

— Во всяком случае, никто, за кого бы я пошла…

— Значит, кто-то все-таки сватался. А что он говорил? Он вставал на колени? А, Майса? Ну расскажи!

— Вот об этом фрекен услышит после конфирмации.

— Фу, глупости! — Лисси вскинула голову, и на ее удлиненном, правильном лице появилось значительное выражение. — Не думай, я тоже кое-что понимаю!

— Мама здесь, Лисси? — заглянула в дверь Фина. Вечно эта женщина ходит замурзанная и растрепанная, Майса ни разу не видела ее прилично одетой. — Скажи ей, что снова принесли счета из магазина готового платья. Лисси, миленькая, ну сбегай за мамой, а то у меня молочный суп подгорит.

— Ах, да скажи ты посыльному, что папы нет дома, вот и все!

— Фру надо самой с ним поговорить, ему велели прийти в субботу. — Фина опять убежала.

— Уж эти мне прошлогодние пальто! — вздыхала фру, проходя через столовую.

— Ты так и не убрала в детской, Фина? — ворчала она, возвращаясь обратно. — Ты же знаешь, что Майсе надо куда-то перейти, когда начнем накрывать на стол. Вам придется собрать шитье, Майса, и перейти в другую комнату — скоро вернется мой муж… У нас такая теснота…

Итак, после обеда ее переселили во внутреннюю комнату…

Она придвинула стол к окну и расчистила себе местечко; ведь когда имеешь дело с таким дорогим материалом, вокруг не должно быть ни соринки, ни пылинки…

На угловом столике перед зеркалом среди множества других безделушек лежала серебряная булавка для волос, такие только-только начали входить в моду; Майса не прочь была бы ее примерить, она как раз подходила к ее прическе, но лучше уж этой булавки и пальцем не касаться…

Ну так и есть, опять один бок вышел длинней другого…

Мучение с этим бархатом… Пришлось по два раза прометывать каждый шов, чтобы тяжелый материал не вытягивался, только и знай — ровняй его… Нечего и думать шить на машине, все придется делать вручную…

До чего сегодня светло, даже в этой комнате с окнами во двор… Тает снег на крыше, и длинные блестящие капли звонко стучат по железу. В такую погоду и настроение совсем другое; сидишь здесь, а сердце так и замирает от беспричинной радости.

…Может, зря она сказала вчера Хьельсбергу насчет билетов в театр, — как бы он не подумал, что она намекала на завтрашний день, он же знает, что она свободна только по воскресеньям…

А вдруг он и сегодня будет поджидать ее на улице?

Нет, уж лучше не надо, ни к чему ей прогуливаться с ним у всех на глазах.

Но отказываться от билета тоже глупо. Нет, лучше с ним сегодня не встречаться…