Хутор Гилье. Майса Юнс

— Да, подумайте только: Йёрген добился хорошего положения, стал там всеми уважаемым старшим мастером. Он уже дважды писал, он хотел бы принять в свой дом старшую сестру. Но Ингер-Юханна уже не ищет счастья, — добавила она, акцентируя эти слова.

Оба помолчали.

Дрожащими руками Грип поставил тарелку с бутербродами, которую принесла служанка, на столик для рукоделий. Налитую ему рюмку водки он уже выпил — губы его как-то странно подергивались.

— Я рад… сердечно рад, — ответил он наконец, с трудом сдерживая волнение в голосе. — Видите ли, то, что Йёрген стал человеком, — это я считаю одним из немногих побегов, которые дала моя жалкая жизнь.

С дороги донесся звон бубенчиков, и какие-то сани свернули во двор.

— Это судья, — сказала Тинка.

Грип понял, что его присутствие здесь становится нежелательным, и поднялся.

Тинка поспешно прошла в соседнюю комнату и вернулась с далером в руке:

— Возьмите это, Грип… Небольшая помощь, пока вы не найдете уроки.

Грип поколебался мгновение, прежде чем протянуть руку.

Потом он схватил шапку и выбежал на улицу.

У ворот он остановился и, обернувшись, поглядел на дом.

Кто-то поспешно распахнул окна в столовой.

— Выветривают запах Грипа, — с горечью пробормотал он, сворачивая на дорогу, которая вела в горы.

В шарфе, замотанном вокруг шеи, и в нахлобученной на уши шапке, которая сменила здесь, в деревне, его старую, бесформенную фетровую шляпу, он шел, опустив голову и засунув окоченевшие от холодного восточного ветра руки в карманы своего тонкого поношенного пальто, болтавшегося на его тощей фигуре.

Он привык странствовать — летом уходил высоко в горы, а зимой, в холодные короткие декабрьские дни, часто шатался по дорогам.

Эти места имели для него особую притягательную силу. Он кружил по здешним тропкам в надежде хоть что-нибудь услышать об Ингер-Юханне или издали увидеть ее, однако тщательно избегал встречи с ней.

«Фрекен из Гилье», как ее теперь называли, жила в горах в маленьком домике, купленном ею за одну из тех четырех тысяч далеров, которые ей завещала тетя Алетте.

Там она устроила школу для детей с ближних хуторов и, кроме того, давала уроки детям капитана, назначенного на место Йегера, недавно поселившегося здесь нового доктора и ленсмана.

Ингер-Юханна приложила немало стараний к тому, чтобы способных мальчиков посылали в город для продолжения образования. И в последующие годы она не выпускала этих юношей из поля зрения и всегда принимала горячее участие в их устройстве.

Держалась она уверенно и крайне независимо, что давало, конечно, повод ко всевозможным пересудам на ее счет, однако при встречах все проявляли к ней необычайную почтительность. Несмотря на свои сорок лет, Ингер-Юханна по-прежнему была легка и стройна, волосы ее были все еще черны как смоль, и в ее глазах горел все тот же неукротимый огонь — только, быть может, он стал чуть спокойней.

Она искала у детей способностей с той одержимостью, с какой в юности ищут четырехлепестковый клевер на лугах, — так будто она сама выразилась. Грип сказал Тинке, что считает счастливую судьбу Йёргена одним из немногих зеленых побегов своей жизни, но он умолчал о своей сокровенной мысли, что маленькая школа Ингер-Юханны — тоже росток его идей.

На следующий день, в сумерках, какая-то фигура кралась вдоль забора, которым была обнесена школа.

Потребность хоть издали на мгновение увидеть Ингер-Юханну гнала Грипа все дальше и дальше.

И вот он стоял уже у окна. Время от времени за стеклом мелькал темный силуэт.

В комнате еще не зажгли света, и она слабо освещалась огнем из печи. До Грипа донесся мальчишеский голос, который декламировал что-то наизусть. Похоже, что это были стихи, хотя мальчик, видимо, урока не знал… Наверное, дети нового капитана…

Входная дверь не была заперта, и минуту спустя он уже стоял, затаив дыхание, в прихожей, и прислушивался. И тут раздался голос — ее голос!

— Прочти теперь ты, Ингеборг: мальчики в стихах ничего не понимают.

Это были стихи из хрестоматии по норвежской истории. Четко зазвенел голос Ингеборг:

Жила-была королева —
Любимый цветок короля,
Другую такую гордячку
Едва ли носила земля.

И в спеси своей не хотела
Ни с кем ничего делить,
И девушкам не разрешала
Она к королю подходить.

Страною от края до края
Хотела владеть целиком,
Жена — владеть своим мужем,
Королева — владеть королем![14]

Грип стоял как зачарованный, пока не услышал, как Ингер-Юханна сказала:

— Теперь я зажгу лампу и задам вам уроки на завтра.

В ту же секунду он выбежал из прихожей и снова стал у окна.

Он увидел ее лицо, освещенное зажженной лампой. Какая чистота черт! Какая линия бровей! Все то же несказанно прекрасное, серьезное лицо, ставшее с годами, пожалуй, еще более выразительным! Все та же гордая осанка, все так же гордо поднятая голова!