Хутор Гилье. Майса Юнс

Когда она шла по улице, промозглый и серый осенний туман уже окутал газовые фонари; зонтик, пожалуй, ни к чему. Она пересекла Рыночную площадь и зашагала дальше. Майса жила в Грёнланне, и, чтобы попасть к городской больнице, ей нужно было сделать изрядный круг, да еще, верно, придется долго ждать, пока позовут матушку Дамм. А что, если ее вообще не разыщут?..

У небольшого одноэтажного деревянного дома, выдававшегося на улицу, начиналась решетка больничного сада, и Майса замедлила шаги. В детстве она всегда пробиралась в сад отсюда, когда ей нужно было к матери, служившей уборщицей.

В те дни в больнице для Майсы открывался целый мир; можно сказать, она чувствовала себя там как дома. Теперь прежнего заместителя главного врача уже давно не было, после него, верно, сменился не один врач, да и весь персонал был новый. И все же Майса знала, что, пока в больнице работают старый привратник и матушка Дамм, ее связь с этим миром еще не потеряна.

Она свернула в проход между двумя решетками, каждая из которых ограждала отдельную часть сада, и позвонила у больничных ворот. Она хорошо помнила, как маленькой девочкой прибегала сюда к матери — уборщице Марии Юнс, и если, случалось, приходила позже положенного времени, привратник учинял ей настоящий допрос. Она услышала, что где-то внутри прозвенел звонок, и, как прежде, ощутила замирание сердца, точно снова гадала, будет ее ругать или сегодня окажется снисходительным этот худенький прямой старичок, такой придирчивый, а порой и такой добрый, который появлялся из своей будки, одетый в поношенный синий мундир с блестящими пуговицами и белым шарфом на шее — ни дать ни взять профессор-хирург. Во всяком случае, тогда она не сомневалась, что он облечен не меньшей властью и могуществом.

После смерти матери в жизни Майсы все переменилось, — теперь уже она не имела права приходить в больницу и пробираться за решетку сада, где стояли крепкие деревянные и каменные строения и шелестели высокие ивы, которые в дождливые и ветреные дни словно мели по тучам своими верхушками…

Когда через полчаса Майса вышла из больничных ворот, унося в кармане три марки, занятые у матушки Дамм, у нее словно гора с плеч свалилась. Уж она-то знала, где искать матушку Дамм, — налево по лестнице, где в длинном широком коридоре зажигали свет после вечернего обхода. Сколько раз она вот так же стояла перед палатами № 2, № 3, № 7, терпеливо поджидая, когда освободится мать, и хотя с тех пор, как она в последний раз приходила сюда, прошло много лет, она сразу узнала этот особенный запах, неотделимый от больницы…

Думая обо всем этом, она пришла в хорошее настроение и не успела оглянуться, как оказалась возле моста Ватерланнс-бру. Тут с ней поравнялся незнакомый молодой человек; она взглянула на него в свете фонаря и решила, что, верно, это какой-нибудь повеса студент.

У следующего фонаря студент снова оказался рядом с ней. Он был в очках и поглядывал на нее. «Пожалуйста, можете рассматривать меня сколько угодно».

Вдруг он чрезвычайно вежливо поклонился и, приподняв шапку, спросил:

— Наверно, йомфру живет здесь, в Грёнланне?

Она, конечно, ничего не ответила, — ему-то какое дело!

— Я подумал, что вы возвращаетесь из города домой.

Оставалось делать вид, будто у тебя нет ушей.

— Уверяю вас, йомфру, вам не угрожает ничего, кроме самого безобидного вопроса, который никоим образом не оскорбит вашу скромность. Мне только хотелось бы узнать, не скажете ли вы, как найти дом номер сто пятьдесят три по Грёнланнслере?

Батюшки, да ведь это он ее домом интересуется, когда же он ее выследил?

— Я говорю о доме Эллефсена. Знаете, там внизу магазин, и ворота не закрываются.

Она прибавила шагу, но он не отставал. И вдруг спросил:

— Скажите, нет ли здесь где-нибудь поблизости школы для глухонемых?

При этих словах она невольно рассмеялась, но тут же раскрыла зонт и отвернулась. Вот чудак!

— Что, по-прежнему неприступны?.. Вспомните, пожалуйста, там вокруг дома Эллефсена еще такой низкий белый забор, а во дворе много построек, и живет там самый разный люд, — настаивал он.

Какие у него дерзкие кошачьи глаза, так и блестят за очками, а по голосу слышно, что он веселится от души.

Ответ уже вертелся у нее на кончике языка, но с чужими мужчинами нельзя вступать в разговор. Скажи хоть словечко, и тебя тут же сочтут за одну из тех, с кем можно вести себя как заблагорассудится. Это она твердо знает… Поэтому Майса сдерживалась и молчала, пока они не дошли до лавочки Суннбю, что на углу. Она быстро юркнула внутрь. Теперь-то она отвяжется от этого студента, к тому же здесь можно купить леденцов и немного поболтать с хозяйкой…

А он прав, в доме Эллефсена и в самом деле живет разный люд. В пять утра принимается за работу медник, Майсе даже будильника не нужно, потом стекольщик поднимает страшный шум, когда ребятишки слишком близко подходят к его рамам, выставленным у стены, и всю ночь напролет гудят и грохочут паровозы на железной дороге, проходящей прямо за деревянным забором.