- Вот, - говорит, - наш с тобой уговор. Богатство само к твоим рукам липнуть будет. За что ни возьмёшься, всё твоим станет, только уж не упусти, коль поймал. И пробудет с тобою удача золотая ровно тридцать лет от сего дня. Но не обессудь: задаром я ничего никому не даю. По истечении срока придут к тебе все, чьи жизни ты забрал, и, в свою очередь, ту же расплату с тебя возьмут. Согласен ли на такое условие?"
- Согласен! - обрадовался парень такой удаче. Отродясь никому он горя не причинял, и душегубство ему претило. "И через тридцать лет некому за мной прийти будет", - подумал парень и кровью своё имя на бесовском пергаменте написал. В тот же миг вспыхнул договор точно маслом облитый. Испугался парень, заслонил лицо, а когда отнял руки - нечистого уж и след простыл.
А поутру, едва рассвело, постучались к нему трое незнакомцев в собольих купеческих шапках.
- Мы, - говорят, - мимо в Стрелецк на ярмарку ехали, да услыхали, будто живёт на озере Клин мастер по дереву, посуду знатную режет, узорчатую, хитрую, но с червоточинкой. Ну, да мы в дурной глаз не верим, а для острастки попросим жреца её водицей святой окропить. Покажи-ка товар!
Показал парень свои чашки-плошки, да и продал всё разом. Месяца не прошло, возвращаются купцы, на сей раз с заказом:
- Брехали селяне, - говорят, - нету никакого сглаза на посуде твоей. Горожане хвалят не нахвалятся, то-то и то-то привезти просят. Сможешь?
Парень всё мог, как нечистый и предсказывал.
Со временем перестал он по дереву резать, ученикам науку передал, а сам торговым делом занялся, да так лихо! Дивились люди: за что ни возьмётся купец, всё у него спорится, и монеты рекой золотою будто сами в руки плывут. Прозвали его за глаза Золотая Лапа. Появились дружки у него, стали по кабакам да игорным избам звать, да только помнил Лапа наставления нечистого, не стал нажитое на сторону спускать. Отстроил себе избу знатную, батраков нанял, слуг, уважаемым господином прослыл. Не жалел он людишек денежкой, однако ж бесовское условие хорошо помнил: даже батраков у себя на хуторе за провинности не порол, а монеткой наказывал.
- Две трети срока вышло, и никто по вине моей не умер, - думал Лапа, на сундук с золотом глядя, - ещё треть как-нибудь продержусь, а там и без бесовской удачи с голоду не помру.
Возвращался он однажды из дальних краёв, куда мёд на продажу возил, а в обратный путь ткани шёлковые закупил. Остановился у реки коней напоить и вдруг чудится, будто поёт кто-то. Заслушался Лапа, кнут уронил.
Выходит из рощи берёзовой девица босоногая, лукошко с грибами несёт, а сама песни распевает. Увидела мужчину незнакомого, замерла. А Лапа и сам шевельнуться не может - любуется. Хороша девица! Статная да гордая, хоть росточком и не вышла. Волос золотой, коса толстая, кручёная - в одной руке не уместится. Глаза синие ровно небушко летнее. Заговорил с девицей Лапа, заикается, а её смех разбирает - не из пугливых, видать, была. Наперво купец всё меда лил, дескать, отродясь такой певуньи-раскрасавицы не видал, а затем давай уговаривать с ним уехать да замуж за него выйти.
Девице пуще прежнего весело, однако, пепел в волосах купцовых уважая, не смеётся она, серьёзно отвечает:
- Прости, добрый человек, но уж не молодец ты давно, а я ещё не на выданье. Да и есть у меня суженый, с которым мы до поры-времени ждём.
- И что, суженый твой в такие платья одевать тебя будет? - горячится Лапа, на шелка указывая. - Терем тебе светлый выстроит?
- Нет, - отвечает девица, - на ткань для платья свадебного я сама сызмальства по сколке коплю, сама и сошью. А жить мы будем у его матушки, стара она да слаба.
И так, и эдак Лапа упрашивал-уговаривал, да только упёрлась девица: не поеду, и всё тут! Тогда вспомнил купец слова нечистого, дескать, всё его будет, только б не упустить, коль уж поймал; схватил он девицу, шелками обмотал, в возок бросил и коней подхлестнул...
Долго ли, коротко, приехали они в хутор на озере. Видит девица - козлиные морды отовсюду пялятся, ахнула. А Лапа хохочет:
- Это, - говорит, - в честь моего благодетеля.
Поняла девица, к кому попала, пригорюнилась. Ну да ничего, думает, авось-либо перехитрю его да сбегу. Стал Лапа терем строить, как обещано, а девица и говорит:
- Нечем любоваться мне из терема высокого. Всё мне в твоей усадьбе постыло, окромя неба синего да глади озёрной.
Расхохотался Лапа и велел окон в тереме не рубить, окромя единственного, на озёрные воды глядящего. Сделали-сладили, усмехается купец, а девица вдругорядь недовольна:
- Нет мне места в твоём тереме, окромя угла тёмного. Будет он мне постелью и одром смертным станет.
Скрипнул хуторянин зубами, нахмурился. И велел заколотить все углы в тереме.
Убрали терем, нарядили тканями да цветами, перину постелили, зеркальце в ободке узорчатом повесили. А девица - руки в боки:
- Я, что, - говорит, - барыня - в перинах тонуть? Сызмальства привыкла спать на лавке незастеленной, поутру над кринкою прихорашивалась, а гардероба мне вовсе не нужна? Нету платьев у меня, окромя того, в чём ты меня силою уволок!