Хуже не бывает

Однажды, когда они вместе вышли от доктора, Сьюзан коснулась плеча Лиланда.

– Спасибо, что ты так невероятно…

Лиланд стиснул Сьюзан в объятиях так, что она не могла пошевельнуться, и закрыл ей рот неокольцованной рукой.

– Перестань. Ты бы сделала для меня то же самое.

Ее испуганные глаза на миг встретились с его глазами, а затем она рассмеялась. Он отвел взгляд и задумался, что тут смешного.

– Я просто хотел сказать… – начал он.

– Ты совершенно прав. Если у тебя случится передозировка или нервный срыв, я – к твоим услугам. Как твоя девушка или твой парень, кто угодно – я буду с тобой.

Она была благодарна ему, что он не ругает ее за ошибки. Он оставил это ей, у него уже есть работа. Он и в самом деле такой хороший? Бывают ли такие вообще? Кто еще мог столь долго просуществовать в виде плода ее воображения, несмотря ни на что? Лиланд в сознании Сьюзан – это Лиланд Хани – гладко выбритый и коротко стриженный, яркая фантазия в ее голове. Этот Лиланд был прикосновением прохладного хлопка к теплой коже, пищей для голодного, сном для нуждающегося в отдыхе и хорошо отутюженным плечом, в которое всегда можно выплакаться. В конце концов, он все еще оставался ее службой спасения. А она? Что ж, она по-прежнему была его несчастным случаем, помните? Как она могла не любить этого мужчину? И если был ответ на этот вопрос, то она его не знала.

Сьюзан и Хани решили остаться в Санта-Барбаре на весь август – до начала школьных занятий. В обмен на дом Дорис согласилась провести благотворительный вечер для хозяйки, Мелани Бауэр. Сьюзан тоже придется пойти. Благотворительной организацией оказался «АМФИС», [52]для которого она в прошлом писала речи, доходы пойдут на борьбу со СПИДом. Поскольку мероприятие назначили на позднюю осень, Сьюзан не было нужды готовиться к нему, и она поступила так, как обычно поступала в подобных случаях – постаралась забыть, что это вообще случится. Как знать? Возможно, к тому времени ее уже не будет в живых, или, что еще хуже, она вернется в больницу, и ей снова придется прятать сигареты от Нормана. Но тем не менее она выжила, как и мать. Ее неповторимая, неунывающая, убойная родительница. Стойкий оловянный солдатик, чье шоу должно продолжаться, что бы ни случилось.

– Знаешь, чем плохо быть выжившим, мам?

Дорис паковала багаж.

– Не вижу в этом ничего плохого, милая. – Она затолкала купальник в боковой карман чемодана. – Учитывая альтернативы, что ты предлагаешь? Невыживать? – Она выразительно щелкнула резинкой на кармашке.

– Нет. Но знаешь, что не так? – Сьюзан торжествующе посмотрела на мать. – Ты все время попадаешь в сложные ситуации, чтобы похвастаться своим талантом. – Подняв руки, она с деланным недовольством смотрела, как Дорис размышляет об этом.

– Ты все усложняешь, милая. – Дорис целеустремленно направилась к шкафу дочери. – Лучше подумай, что будешь надевать по вечерам, если станет холодно.

Сьюзан с нетерпением ждала возможности провести время с Хани. Она будет вечно благодарна Лиланду за то, что он преодолел свои страхи и позволил Хани поехать с ней так скоро и так надолго. Она внимательно, со сдержанным отвращением посмотрела на себя в зеркало. Все еще толстая, но уже хотя бы не похожа на корову. У нее была и другая, тайная причина желать этой поездки, она надеялась, что за это время соберется с силами, похудеет и приведет себя в порядок к концу лета. Тогда никто не станет спрашивать, все ли у нее хорошо. Все сразу поймут, что у нее все прекрасно, потому что она выглядит лучше, чем когда-либо. С такой точки зрения потерять рассудок не так уж плохо. Возможно, она потеряла лишь те его части, которые ей не нужны. Например, ту, которой нравилось объедаться, курить, принимать наркотики и…

– Ты слушаешь меня, дорогая? – позвала мать из соседней комнаты. – Сьюзан!

– Я слушаю! Только повтори, что ты сейчас сказала.

Вздохнув, Дорис повторила:

– Я сказала, что ты не можешь взять с собой этихлюдей. И неважно, сколько там гостевых комнат. Я все еще немного сержусь на Крейга, хотя он очень милыйи такой красивый – не знаю, почему ты не встречаешься с ним, – но я уверена, с актером что-то не так.

– Мам…

– Я думаю, это будет чудесно – только ты, Хани и пляж. Именно то,что тебе нужно.

Сидя на веранде с видом на пляж и подставив лицо солнцу, Сьюзан слушала, как Хани играет на пианино и поет: «Живые, живые, ох-хо, живые, живые, ох-хо, ракушки и моллюски живые, живые, ох». Сьюзан улыбнулась.

Вот они приехали, и чем же теперь заняться? Сьюзан не понимала, как это – «расслабляться». Возможно, будь она из тех, кто протоптал дорожку к шезлонгу, ей бы не пришлось бодрствовать шесть суток. Но, пережив бессонные галлюцинации, она обнаружила: отдых на побережье пугает ее. А страхи ей сейчас были ни к чему. Непривычная обстановка, никаких срочных дел, никуда не надо спешить, а жизнь в спешке – это все, что она знала.

Хани подкралась к ней и уцепилась за спинку кресла.

– Мам, – заныла она, – мне скучно! С кем мне поиграть?

– Но мы здесь никого не знаем, кусачка.

Хани недовольно нахмурилась.