Хуже не бывает

– Привет, милая, не знаю, помните ли вы меня? Я – Дорис Манн, мать Сьюзан.

Люси со странным выражением лица уставилась на Дорис, прислонившись к дверному косяку. Наконец она сказала:

– Да, мы встречались всего лишь три тысячи раз, как поживаете?

Глаза обеих женщин засверкали, каждая защищала свою территорию. Дорис поджала губы, затем растянула их в улыбке.

– Ну, знаете, беременные иногда…

Но Хани подошла к Люси, которая наклонилась, насколько смогла, и подхватила ее своими сильными, полноводными руками.

– А как поживает самая прекрасная крестница на свете?

Хани выгнулась и рассмеялась, запутавшись в завитых белокурых локонах Люси.

– А когда появятся маленькие? – спросила Хани.

– Скоро, – Люси покачала головой, – но не слишком скоро, детка, не слишком скоро. – Она посмотрела по сторонам: – А где же наша полоумная мамочка?

Дорис, присев на кожаную кушетку, деликатно прочистила горло и кивнула в сторону.

– Сьюзан на кухне: готовит. – Это прозвучало скорее как «Сьюзан на кухне: бреет голову». Дорис всегда вела себя так, словно страстью к кулинарии Сьюзан предавала все семейные ценности.

Люси отпустила Хани, притворившись обеспокоенной.

– Боже, что же вы мне не сказали? Лучше я Пойду и попытаюсь что-нибудь сделать. Господи Иисусе. Я надеюсь, это не… Это не… Мы ведь говорим не о гурманской кухне, правда? Иначе… ох, это уже слишком серьезно. Хани, дай мне телефон, мы позвоним в «Обед один-один».

Сьюзан, подслушав из кухни их разговор, раздраженно поджала губы. Учила ли Дорис Сьюзан джиттербагу? Да никогда в жизни. Хотела ли Сьюзан этого, нужно ли ей это было? Дело не в этом. Дело… дело в том… Так в чем же? Ну, скорее всего, дело в том, что Сьюзан хотелось иметь возможность учиться джиттербагу, но было ли у ее матери на это время тогда? Нет. А почему у нее теперь есть время на это? Да потому, что Сьюзан занимается этой гребаной готовкой! О, нет, не спорьте со мной я просто горничная, которая горбатится на кухне пока вы все наслаждаетесь жизнью. Если она услышит от Дорис еще хоть слово по поводу ее готовки, то запустит в нее поварешкой.

Что ж, может, ей и не вполне удавалось сохранять свежеприобретенное здравомыслие, но она хотя бы старалась. Возможно, все они правы. Может, нужно было просто полагаться на свои силы, что на деле сводилось к разговорам о странном наборе вещей, таких, как старое кино, биографии композиторов и ювелирные изделия. Если бы она придерживалась этого курса, вместо того, чтобы совершенствоваться в ведении домашнего хозяйства, наверно, она никогда бы не ввязалась в этот бардак.

А еще она немало знала о древней Норвегии.

Сьюзан вытерла руки посудным полотенцем и вздохнула.

– Хани, пора сдать.

Хани поцеловала Дорис и Люси и, пожелав им спокойной ночи, направилась в холл.

Сьюзан поставила свою диетическую колу да раздутый живот Люси.

– Я только уложу Хани.

Погладив дочь по спине, она спела ей несколько любимых песен из «Порги и Бесс», «Вестсайдской истории» и «Звуков музыки».

«Я люблю тебя, Порги, не дай ему меня забрать, спаси меня от рук его горячих».

– Странное это дело, – сказала она Люси после того, как включила ночник в комнате Хани, поцеловала дочь в макушку и на цыпочках вышла из комнаты. – Укладывать спать своего ребенка. Будто я оскорбляю ее: ты идиотка! Даже заснуть сама не можешь!

– А то, что ты поешь ей эту песню, не странно? – сухо ответила Люси, глотнув чаю со льдом.

Но укладывание Хани в постель было лишь последним из унижений ребенка за день. Утром Хани с Лиландом уезжали на две недели, повидать бабушку и дедушку, прабабушку и прадедушку, любимых кузенов и прочих в Джексоне, штат Миссисипи, откуда родом семья Лиланда. Хани любила бывать в уютном, неспешном мирке своей обширной семьи. Любила это место, наполненное шумом и гамом, место, где никогда не запирали двери, обедали, когда бог на душу положит, и ездили в кинотеатры под открытым небом. Теплая, утешающая родственная поддержка в удобном кожаном кресле, дремлющая или смотрящая телевизор, до тех пор пока не позовут: «Ужин готов!»