Хуже войны

Вспомнив о чем-то, Поташов вскинул голову и бросил ему вслед.

- Да! Вот еще что не забудь!

Чепига остановился и обернулся.

Секретарь парткома улыбнулся.

- Я разговаривал по телефону с Тодоровым… Он хочет поставить начальником штаба третьего батальона Фоменко. Можешь заготовить представление.

31.

Фоменко и Чепига стояли и курили недалеко от штаба полка.

Оба были мрачнее тучи.

Фоменко грустно протянул:

- Я когда не увидел Женю у КПП, сразу почуял неладное… Он же встречал меня - каждый раз, когда мы возвращались с войны.

Чепига вздохнул.

- Корытова сразу отправили в окружной госпиталь – в Ташкент.

- Хоть бы все обошлось…

- Будем надеяться…, - спохватившись, Чепига полез рукой в карман куртки и достал из него спичечный коробок с адресом, продиктованным ему Корытовым. Он протянул коробок Фоменко.

- Вот, Евгений Иванович просил передать… Адрес его матери.

Капитан взял у него из рук коробок и поднес к глазам.

- Разборчиво написано? – поинтересовался Чепига.

Фоменко кивнул.

- Да. Шатура… Чкалова, три…

Чепига едва заметно улыбнулся.

- Ну, а Вас я могу поздравить.

Фоменко поднял голову.

- С чем?

- Тодоров подписал представление. О назначении Вас начальником штаба третьего батальона. Я уже отправил представление в Кабул. Думаю, со дня на день командарм подпишет приказ…

32.

Полночь давно миновала.

Фоменко сидел в своей комнате на кровати, уставившись в одну точку. Перед ним, на табурете, стояла распечатанная бутылка водки и граненый стакан.

Фоменко налил полный стакан, взял его и поднес к губам. Он поморщился, передернул плечами и поставит стакан обратно на табурет, продолжая сжимать его в своих крепких пальцах.

Он зажмурил глаза и помотал головой из стороны в сторону.

Его пальцы сжимали стакан все сильнее и сильнее.

Стакан со звоном лопнул…

Фоменко открыл глаза и равнодушно посмотрел на правую руку, сжимающую в кулаке осколки стекла.

Из кулака в лужу водки на табурете стекала струйка крови…

33.

Фоменко долго не решался постучать, а когда, наконец, занес руку, дверь распахнулась сама, и перед ним возник пьяный, пахнущий чесноком и дешевым одеколоном лейтенант Маничев.

Упершись в ротного, черные и скользкие, как маслины, глазки Маничева испуганно заморгали. Смущенно крякнув, лейтенант вжал голову в плечи и, стараясь не задеть капитана, осторожно протиснулся между ним и дверным косяком, а затем, готовый совершенно ко всему, ежесекундно оглядываясь и проклиная переставшие слушаться ноги, понес свое обмякшее тело по коридору. С каждым шагом он нес его все быстрее и быстрее, а перед самым выходом перешел на бег и со вздохом облегчения нырнул в темноту.

Ротный вошел в комнату.

Аннушка сидела у окна спиной к двери и расчесывала волосы. Заслышав его шаги, она обернулась и смерила Фоменко холодным, равнодушным взглядом.

- Я ждала, что придешь. Вот уже неделю, как вы приехали с «боевых».

- Я слышал, но не мог поверить, - сказал он.

- Придется.

- Я и теперь не могу поверить...

- Почему? - Аннушка хохотнула. – Когда я летела сюда, грузовым самолетом «Ташкент-Кабул», пьяный прапорщик, развалившийся на скамейке напротив, ткнул в мою сторону пальцем и сказал: «Еще одна б...дь»?

Она пожала плечами.

- Такой хотел видеть меня здесь каждый.

- Не каждый.

- Да я хотела этого сама, Валера.

- Неправда!

- Я ненавидела себя за это. Но я хотела. Чтобы через два года вернуться домой и уже больше никогда не вспоминать о том кромешном аде, в котором я провела всю жизнь.

Аннушка смотрела куда-то мимо него.

- Я хотела забыть проклятую комнату в коммуналке, где мы ютились с больной мамой и младшим братом, - она стала загибать пальцы. - Забыть свое единственное пальто, которое еще можно было надеть, но которое я уже боялась сдавать в химчистку, потому что оно могло расползтись по швам...

- Если бы я был тогда рядом...

- Тебя не было. И я решила поехать сюда...

Фоменко затаил дыхание.

- И когда мы были нужны другу другу... Неужели ты и тогда... была готова с любым?

- Ты появился и удержал меня. Рядом с тобой я даже не смела думать, что ко мне может прикоснуться кто-то еще... Если бы ты пришел той ночью, когда я едва не проломила Тодорову башку..., - Аннушка всплеснула руками. - Боже! Я была последней дурой, когда верила, что ты придешь.

- Я не мог.

- Раб не посмел приближаться к рабыне, прогневившей хозяина, - она презрительно скривила губы.

- Когда ты не дождалась меня, - он медлил, словно еще надеялся на чудо. - Ты пошла к Тодорову?

- Конечно, - Аннушка пожала плечами. – Чтобы он не выпер меня в Союх... А полчаса назад в моей постели был Маничев, - Аннушка зевнула. - Вон, расплатился ящиком тушенки... Теперь ко мне может прийти любой, - продолжала она ровным бесстрастным голосом. - Как к Элке.

Аннушка снова повернулась к нему спиной и запустила в волосы гребень.

- А я вот пришел, потому что не мог оставаться в своей комнате один, - глухо произнес Фоменко. – Мне стало вдруг страшно…

- Тебе? Ты же храбрый офицер.

- В бою так страшно никогда не было.

Фоменко вздохнул.

- Я понял, что заплатил за майорские погоны слишком высокую цену.

Аннушка настороженно вскинула голову.

- О чем ты?