Хуже войны

Так же молча сели и потянулись за закуской.

Прожевав, Корытов снова придвинулся к Фоменко вплотную и шепотом протянул:

- А, может, все-таки надо к Ане сходить, Валер?

Фоменко тоскливо зажмурил глаза и отрицательно помотал головой.

- Не надо, Женя.

24.

Полночь давно миновала.

Аннушка уже не помнила, какую по счету кастрюлю она наполняла, чтобы, склонившись над плиткой, мешать и мешать кипящую воду.

Она смотрела сквозь пыльное стекло, и порой ей казалось, что в темноте от офицерского «модуля», который был хорошо виден из ее окна, уже отделилась и двинулась к женскому бараку такая знакомая фигура...

Обманутая грязным стеклом и ночными тенями, Аннушка всякий раз закрывала глаза и молилась... А потом вновь ловила мокрыми глазами ниточки света, распущенные прожекторами в ночи.

Когда пыльное стекло снова, уже в который раз, обмануло ее, она выключила плитку, накинула плащ и бесшумно выскользнула из комнаты.

25.

В это весеннее утро война снова хотела пройти у дома старого хазарейца.

Сидя на вросшем в землю валуне, он провожал глазами колонну, которая с ревом вытряхивала из дороги улегшуюся за ночь пыль.

Клевавший носом после бессонной ночи Фоменко не заметил бы одиноко примостившегося у обочины калеку, если бы не услышал, как два сержанта его роты - Мамонтов и Пучко, сидевшие на броне бэтээра рядом с ним, - завели разговор.

- Ты как думаешь, - спросил Мамонтов, - что этот старик делает тут в такую рань?

- Пыль свежую глотает, - предположил Пучко, - Вкусная, наверное. Посмотри, какое блаженство у него на морде.

- А если серьезно?

- На «духов» работает. Колонну считает, падла.

- Да он, небось, и считать не умеет.

- Ну, не умеет, так пальцы загибает. Если бэтээр - на руках, а если танк - на ногах.

- Брось! У него же пальцев на танки не хватит. У него же нога одна! - Мамонтов залился смехом.

Сидевший за их спинами рядовой Ойте, который за все это время не проронил ни звука, вздохнул и тихо произнес:

- Грех смеяться над калекой.

Мамонтов повернулся к нему и с угрозой протянул:

- Что-о-о?

Пучко тоже повернулся к Ойте.

- Тебе слова никто не давал, понял? Молод еще, чтоб старших учить… Ну, подожди. Вернемся с «боевых», я твоим воспитанием займусь!

Фоменко лениво бросил через плечо:

- Отставить.

Он открыл глаза, сквозь завесу пыли увидел старика, но как ни старался, не сумел разглядеть его лица.

Колонна уже давно скрылась за перевалом, а старый хазареец и не думал подниматься с камня.

Светло-оливковые глаза калеки светились надеждой…

…В это весеннее утро месяца Саура сын старого хазарейца Асад с развороченным минным осколком пахом и широко раскрытыми, обездоневшими глазами лежал на краю рисового поля, закинув на бок голову, которая почернела от облепившего ее жадного роя мух...

26.

Минула неделя, как роты ушли на Панджшер.

...Корытов проснулся на своей кровати, куда после буйных похождений вновь уложил его сердобольный Чепига, с трудом заставил себя разомкнуть тяжелые, опухшие веки и вдруг закричал - хрипло и страшно.

Каждое такое утро он ненавидел весь белый свет.

Но в это утро Рокфеллер не увидел его.

Была тьма. Такая, какая она бывает, когда наступает навсегда.

Он понял это сразу и поэтому, издав один единственный крик, который, подобно раненому зверю, был не в силах сдержать, не стал в отчаянье кидаться на стены, тереть до крови глаза и звать на помощь.

Он лежал, вытянув руки по швам, ровно и тихо.

Через час его хватились в штабе. В модуль прибежал хмурый и озабоченный Чепига. Он быстро уяснил, в чем дело, и бросился звать полкового врача.

После беглого осмотра врач сказал, что начфина нужно немедленно отправлять в госпиталь.

Он ушел искать машину, а Корытов и Чепига остались вдвоем. Начальник строевой части сидел на табурете, подавленный и ошеломленный. Совершенно не зная, что полагается в таких случаях говорить, старший лейтенант сопел и грыз ногти.

- Помоги, - сказал вдруг начфин. Резко сбросив ноги с постели, он поднялся, выставил руки перед собой и сделал неуверенный шаг к столу. Чепига сорвался с места, подскочил к Корытову и, бережно поддерживая его, помог сесть на табурет.

- Плохи мои дела, Витя, - заговорил Рокфеллер, качая головой. - Дружил я с водочкой, а она вот взяла да и ударила по глазам. С моим батей покойным, царствие ему небесное, такая же беда в свое время приключилась…

Корытов пошарил по столу руками, нащупал пачку сигарет, достал одну и принялся так же, наощупь, искать спички. Чепига, спохватившись, подал ему коробок.

Прикурив, Рокфеллер тихо произнес:

- Знаешь, а я ведь уже никогда больше не буду видеть.

- Надо в Ташкент, Евгений Иванович, в окружной госпиталь, - торопливо отозвался Чепига. - А то и в Москву. Там врачи чудеса делают.

- Врешь ты все.

- Надо, - упрямо повторил старлей.

- Конечно, надо, - покорно согласился Корытов. - Инвалидность оформить, пенсию...

- Есть ведь надежда, Евгений Иванович...

Начфин вскинул нечесаную голову.

- Не на что надеяться... К маме поеду, в Подмосковье. Соловьев по утрам буду слушать. Хоть этого у меня никто не отнимет, а, Витек? - Рокфеллер помедлил. - Об одном жалею: мужиков с «боевых» не дождусь, Фому...