Хуже войны

- Ты что, не знал, что на этой неделе начальник гарнизона запретил выезжать в город за покупками?

- Знал.

- Ты уж до конца все рассказывай, - хлопнул капитан по стойке ладонью. - Как тебя на гауптвахте обшмонали, что нашли... Давай!

Маничев покраснел еще больше.

- Купил я себе брелок, в виде земного шарика... - ...на котором пол Сахалина не красным, а желтьм японским цветом зарисовано, - закончил за лейтенанта Корытов.

Глаза Чепиги жестко сузились.

- Знаешь, что за такие покупки бывает?

- Во-во, - подхватил Корытов. – Комендант как брелок увидел, так и взбеленился. Хотел сдавать Сашеньку в особый отдел. Еле отговорил.

- Кланяйся Евгению Ивановичу в ножки, Маничев, - облегченно вздохнул Чепига.

- Ну, в ножки - это ни к чему, а вот пару «пузырей» с тебя, парень, причитается! — капитан хохотнул. - Да расслабься. Когда звонили из комендатуры, в штабе никого, кроме Витьки, не было. Больше ни одна живая душа не знает.

Он подмигнул Чепиге.

- Много работы, Витек?

- Полчаса назад из центра боевого управления сообщили… У Джабаль-ус-Сараджа погибли четверо. Сержант и три солдата.

- Как?

- Прямое попадание в бэтээр из гранатомета.

- Эх, ребятишки..., - Корытов медленно стянул с головы кепку. - За все «боевые» ни одной потери, а тут, в последний день... То-то, я смотрю, ты бумагами обложился. Похоронки пишешь?

- И похоронки, и письма. Раньше не требовали, а теперь надо - чтоб обязательно письма были родителям, от командования.

- Ясно…, - понимающе протянул капитан. – Ну, и когда ждать полк, Вить?

Чепига улыбнулся.

- Колонна уже перешла перевал, через час будет здесь.

Корытов нахлобучил кепку на голову.

- Тогда пора на КПП! Встречать Фоменко!

...Когда в коридоре стихли его шаги, Маничев осторожно присел на краешек стола.

- Каждый раз Рокфеллер встречает Фому. Чепига рассеянно пожал плечами. - Друзья...

- Два сапога пара. Оба холостяки. И тому, и другому под сорок. И оба – «пятнадцатилетние» капитаны. Пятнадцать лет в одном звании!

- А ну спрыгни со стола, - сквозь зубы процедил Чепига.

Маничев встал и, надув губы, отошел в сторону.

- Ты чего?

- Рокфеллер тебя с «губы» вытащил, а ты...

- Да я против Рокфеллера ничего не имею, он классный мужик, - заговорил лейтенант извиняющимся голосом. - Но ведь сам виноват, что на пенсию так и уйдет капитаном.

- Думаешь, Корытов от этого страдает? Хоть генералом его сделай, хоть в рядовые разжалуй - для Рокфеллера это не главное.

- Что же тогда для него главное?

- Чтоб такие, как ты, не переводились!

Начальник строевой части зевнул.

- Ну все, вали отсюда. У меня дел по горло.

- Валю-валю. Разрешите идти?

Маничев, ёрничая, щелкнул каблуками и исчез за дверью.

4.

Утро было прохладным, и Корытов пожалел, что не надел бушлата.

Он прохаживался вдоль ворот КПП, время от времени останавливаясь и прислушиваясь к гулу, который доносился издалека.

...В полку все звали его за глаза Рокфеллером. Столь громкое прозвище Корытов, у которого редко водились лишние деньги, получил потому, что занимал должность начальника финансовой службы и уже давно привык смотреть на пачки купюр любого достоинства, как школьный учитель - на стопки ученических тетрадок.

Никогда не выезжая на боевые, Корытов, на чем свет стоит, клял командира полка полковника Тодорова, который строго-настрого запретил брать его на войну, и мучительно переживал свое вынужденное сидение в штабе. Дабы его не называли тыловой крысой и видели, что жизнь начфина тоже может подвергаться опасности, он ежедневно носил на боку пистолет Стечкина в огромной деревянной кобуре.

Но посмеивались над Рокфеллером не только из-за нелепого оружия, с которым он, как говорили, не расставался, даже ложась в постель.

Во всем полку невозможно было найти человека, видевшего капитана трезвым.

Начинал Корытов пить с самого утра. Кое-как выстояв с больной головой на построении офицеров управления, он, семеня короткими ножками, забегал в штаб, запирал изнутри дверь своего кабинета и открывал несгораемый сейф, в котором всегда хранилась бутылка спирта. Выпивая полстакана, начфин излечивался и приступал к выполнению служебных обязанностей. Он быстро расправлялся с финансовой отчетностью, а когда машинистка Эллочка, по обыкновению с утра заглянув к нему в кабинет, хихикала: «Опять от вас благородные запахи, Евгений Иванович», - грустно улыбался, показывая желтые, прокуренные зубы, и вздыхал:

- Понимаешь, пока не тяпну - цифры перед глазами разбегаются.

К обеду Евгения Ивановича порядком развозило, но, найдя в себе силы, он брел в офицерскую столовую, ел и шел в модуль отсыпаться. За обеденный перерыв начфин малость приходил в себя и снова шел в штаб, где исправно корпел над бумагами и принимал посетителей. Но когда, наконец, заканчивался рабочий день...

Утренние запасы спирта подходили к концу, и капитан шел на поклон к начальнику службы горюче-смазочных материалов, который жил в комнате напротив. Как он уламывал славившегося своей скупостью капитана Давыдова, оставалось загадкой, но спирт неизменно появлялся, и через пару часов Корытов успевал накачаться так, что начинал буянить.