ХВ Дело № 3 (СИ)

На Мамоновой даче мы провели около полутора месяцев. График занятий и прочих работ (экспедиция готовилась в страшной спешке) оставлял нам немного свободного времени, но ведь столица со всеми её соблазнами — вот она, стоит только выйти за ворота. В деньгах я, как и мои спутники, недостатка не испытывал — стоит лишь забежать в ближайшую сберкассу снять пару-тройку сотен из премиальных, потратить которые я так и не имел возможности. Но, к великому нашему сожалению, спецкурсантам, как и прочим сотрудникам, категорически запрещено было выходить в город без подписанного лично Гоппиусом (Барченко целыми днями пропадал у себя в кабинете и на людях показывался редко) пропуска. Стерегли же нас будь здоров, и в этом я убедился в первый же день, когда вознамерился проверить ограду парка на предмет подходящего лаза. Облом-с: все дыры тщательно заколочены, поверху протянуты две нитки колючки, охрана бдит — не вот и приходилось делить время между спальней, турником и лабораторией, отдавая предпочтение последней. Утешало, что время это было потрачено не напрасно: не прошло и недели, как я стал разбираться в устройстве и работе установки не хуже самого Гоппиуса, уверенно заняв место его ассистента. Чем бессовестно и воспользовался: улучив момент, когда он отправился к Барченко, старательно скопировал в блокнот колонки цифр, обозначающие настройки приборов, выставленые во время опыта с Блюмкиным. Тут мне, пожалуй, повезло: сам Гоппиус считал тот опыт безусловно провальным, и если и сохранил настройки — то единственно из врождённой своей дотошности и пунктуальности. Ну а мне — глядишь, и понадобятся… правда, для этого надо сперва понять, чего именно я хочу добиться, а вот с этим как раз главные сложности.

К концу первой недели нашего заточения пропала Елена. Ни с того, ни с сего, без предупреждения — хотя, кажется, могла бы и найти минутку, чтобы шепнуть пару слов. Комната её оставалась запертой на ключ, но когда я самым пошлым образом заглянул в замочную скважину, то обнаружил распахнутый полуустой шкаф — ага, значит, уехала она, взяв с собой не все вещи, а, стало быть, собирается вернуться. Или нет? На мой вопрос Барченко неохотно буркнул, что товарищ Коштоянц отлучилась в связи с непредвиденными семейными обстоятельствами, и к началу мая, когда запланирован наш отъезд, должна приехать назад. Ну, хоть на том спасибо — а всё же сердце у меня было не на месте. То ли за эти несколько недель я привязался к ней сильнее прежнего, то ли прорезались во мне провидческие способности, а только я ждал её возвращения, считая дни.

Барченко не обманул. Елена появилась да два дня до объявленного отъезда. Мы все — и спецкурсанты, и сотрудники -носились взмыленные, замотанные, сколачивали и складывали ящики, упаковывали научную аппаратуру, по десять раз сверяясь со списками, всё ли взято, не забыто ли что-нибудь важное? Пообщаться с ней наедине я сумел лишь поздно вечером — после ужина мы ушли в дальний уголок парка, позади обшарпанного флигеля, где когда-то располагалась оранжерея. Раньше, когда Мамонову дачу занимал музей народоведения, там была развёрнута обширная экспозиция жилищ народов Севера, и теперь от них осталось лишь несколько пустующих юрт и яранг, возведённых за неимением снега и оленьих шкур из брезента и крашеной фанеры. Шли мы, крепко взявшись за руки. Елена на ходу склонила прелестную свою головку на моё плечо — и можно было бы поставить николаевскую десятку против жмени семечек, что любой сторонний наблюдатель ни на миг не усомнился бы, что перед ним влюблённая парочка в поисках укромного уголка, где можно согрешить без помех. Собственно, именно этим я и собирался заняться, и даже прихватил с собой свёрнутое покрывало — не укладывать же её на траву? — но у моей партнёрши, как выяснилось, имелись на этот вечер иные планы.

В прошлый раз я дала слово, что однажды всё тебе расскажу. — Елена смотрела на меня ясно, словно пытаясь заглянуть глубоко, в душу. — Считай, время пришло.