- Я... не понимаю, Матушка!
- У Джоги спроси, у шута своего, быть может, он тебе объяснит.
- Он... он молчит - и он не шут мне. Джога?
Хвак вопросил, ожидая привычного ответа, но демоническая сущность этого злого и жизнерадостного спутника не откликнулась, разве только почуялось нечто, похожее на вздох, полный покорности и безысходного отчаяния .
- Выпиты силы шута богов, выпиты до дна. Однако, кто же он тебе, если не шут?
- Я... не знаю, Матушка, робею думать, ибо чувствую недовольство твое.
- Вот и Джога робеет - тобою испуган, а меня боится. В этой нашей беседе, в последней беседе, я разрешила разуму твоему, сущности твоей, воспользоваться мудростью, что невольно впитывала твоя память за время твоей короткой жизни из окружающего. Сие не из милости к тебе, но чтобы ты поглубже понял - что ты натворил и чтобы последняя речь твоя в последнем нашем разговоре была более внятною.
- Я... виноват, Матушка! Прости!
- И в чем же ты виноват?
- В том, что рассердил Тебя!
- О, прехитрое и глупое, суетное, льстивое племя людское... Быть может, и не зря случилось предначертанное... Ты вобрал в себя все отвратительное людское, что было у людей и стал первым среди них. И погубил все сущее в человецах, вместе с ними же...
- Что... К-как... Матушка? Я... не понимаю.
- Ты не должен был касаться той чуждой мне, враждебной для меня сущности, что предстала пред тобою цветком.
- Я... не знал этого, Матушка! Я хочу исправить, если сие возможно!
- Исправлять нечего. Ты отворил пространство для хаоса, пусть даже небольшую щель, в четверть возможного, но сего оказалось достаточно, чтобы океаны вышли из берегов, сметая все живое на своем пути, чтобы земные небеса пропитались пылью на тысячи лет, чтобы великая боль поселилась в сердце моем, сотрясая тело мое...
- Матушка, я не хотел!..
- Но захотел и сумел. А я не успела предотвратить. Даже богам не ведомы все нити, прядомые Судьбою, ибо самой вечности не хватит, чтобы перебрать всю пряжу бесконечности... Я полагала, что лишь Зиэлю под силу отворить зловещую дверцу сию, упустив из виду иной огнь, также оказавшийся способный сделать это. Тебе, силам твоим, впору пришлось отвергнутое даже Зиэлем.
- Зиэль? Что это - Зиэль?
- Что, или кто... Неважно сие. Посланец Солнца, так он любил называть себя. Мне же он виделся просто воплощением Зла. Добро и зло неведомы ни хаосу, ни каплям воды, ни камням... Но стоит лишь прорасти среди хаоса и пустынь разуму и жизни - появляется зло и та оборотная его ипостась, из которой зло сие исходит, произрастая. И начинается борьба одного с другим... сливаясь, разделяясь... Извечная суета неразделимого живого. Зиэль - это тот, кто сумел вобрать в себя очень много зла и могущества, очистив сущность свою от всего остального.
- Я не понимаю, Матушка.
- Тебе и не надо понимать, ни ранее, ни отныне. Главная ошибка - моя. Избывать мне ее долго, очень, очень долго. Но и ты, наделенный свободою человеческой воли, - постарался, помог уязвить Матушку свою.
- Прости, пожалуйста! Прости меня, Матушка!
- Я накажу тебя, но даже и мне самой недоступно придумать наказание, соразмерное твоему проступку. Тем не менее, горечи его хватило бы на всех живущих под луной, если бы они остались в живых, ибо долго предстоит сущности твоей избывать вины твои... и мои...
- Матушка... Ты говоришь: "если бы они остались в живых"? Они что... все мертвы?
- Да, все сущее в разуме, на всем белом свете - погибло в хаосе, вызванном твоею гордынею и жадностью к невозможному. Тебе жаль кого-то?
- Не знаю, Матушка. Но мне... мне... грустно.
- Это твои слова были бы забавою для меня, умей я забавляться. Ибо они свидетельствуют, что хлад самого хаоса не до конца оледенил человеческую сущность твою. Скажи свое имя!
- Я... меня... не помню, Матушка! Я... Меня зовут Хвак!
- Так и есть. Я бы удивилась прочности памяти твоей, если бы могла удивляться, подобно человечкам, навеки исчезнувшим из моих пределов. Но я знаю причину этому.
- Причина проста: я твой сын... а ты - моя Матушка, которая для меня превыше...
- Умолкни. Ты уже делом доказал свое послушание и свою любовь. Так вот, причина сохранившейся искорки памяти - эти два комочка живого, которые ты пригрел в сущности твоей. Если бы не их тепло, задержавшее руку твою на одну соринку времени - то не осталось бы ничего, и я ослепла бы, оглохла и онемела навеки... А захоти Зиэль сорвать все четыре лепестка - вполне возможно, что не осталось бы даже меня самой.
- Я не понимаю, Матушка, я не помню... А! Я вспомнил: два существа, что я приютил в сердце при помощи магии. Охи-охи, два щенка.
- В сердце? Считай, что в сердце, сие не имеет значения.
- Но мне... грустно, Матушка, что... Неужели все погибли?
- Что-то живое в мире моем - останется жить и плодиться, хотя и совершенно иначе, нежели до твоего преглупого похода за божественным.
- Виноват, Матушка и достоин всяческих мук!