Хвак

   - То был маркиз Короны, один из призванных мною. Он служил честно и верно и заслужил награду, хотя и не сумел потрафить мне должным образом. И вот теперь он скачет, избыв, по воле моей, многовековое проклятье, скачет во весь дух, мчится домой - от самой столицы, где он был на приеме у своего государя, - не зная отдыха и сна, ибо пришла к нему весть от жены его, весть, которой он боится поверить и которой жаждет более всего в своей жизни, весть, которая докажет ему, что отныне со всего рода маркизов снято заклятие, наложенное на них Зиэлем и одним из легкомысленных моих сыновей. Один-одинешенек скачет, потому что никому из слуг и соратников не угнаться за своим повелителем... Конь его бешено мчит, роняя обильные клочья пены, роскошный плащ маркиза мешает быстроте и дыханию, и вот уже сорван с плеч, и выброшен прочь, в придорожную грязь... Но скомканное сброшенное одеяние замерло, застыло в двух локтях от пыльного бурьяна и никогда не долетит до него. Никогда. Ни в следующее мгновение, ни завтра, ни через век, ни через тысячелетие, ни через тысячу этих тысячелетий!.. Никогда! Помнишь ли ты охи-охи и его молодого хозяина, с которыми ты познакомился на пустынной дороге, а до этого однажды осчастливил, увидев на шумной городской площади?

   - Да, Матушка.

   - Они так и будут стоять, в сотне шагов от места последнего успокоения своего наставника и друга, который, насколько я понимаю, и тебе оказался не вполне чужой... Так же как и волшебный зверь Гвоздик, кстати сказать, который неким вывертом Судьбы, слегка природнился к тебе, потому что два щенка охи-охи, проникшие по воле твоей в сущность твою - суть побеги и ростки от чресл этого клыкастого и когтистого чудища...

   - Он мне очень понравился и я хотел бы себе такого же в спутники странствиям моим.

   - У тебя их двое, но закончились твои странствия, и вряд ли ты сохранишь свое хотение через половину вечности страданий и мук, тебе предстоящих...

   - Я сохраню, Матушка.

   - Упрямец и глупец, все тот же глупец и упрямец, даже здесь, даже в сей, перед карою, несмотря на ниспосланный тебе лоскуток мудрости и красноречия.

   - Я слаб и глуп, Матушка, но дабы - пусть на одну единственную крупинку - искупить безмерную вину мою, клянусь: я и сквозь вечность не забуду об этих охи-охи, я раздую те искорки в полноправное бытие!... когда и если придет час искупления моего...

   - Быть может, он не придет никогда, этот час, и слово "никогда" будет сродни тому, что застыло навеки в камне, бывшем недавно великой империей, которая, в свою очередь, была частицею навсегда ушедшего мира, частицею истерзанного сердца моего. Прощай, человек Хвак, предавший собственную Матушку, возжелавший участи богов и низвергнутый в очищенную от мирской суеты участь сию. Пришел твой час и твой черед. Безмолвное слепое Ничто ждет тебя! Ступай.

   - Матушка! Я твой сын, и я тебя люблю! И не ослушаюсь отныне и не возжелаю лишнего!

   * * *

   Хвак выкрикнул это раз, и другой, и третий... и тысячный... Но никто уже не слышал его, кроме демона Джоги, обреченного вместе с повелителем своим избывать ужас божественного небытия-одиночества в течение половины вечности... Бесстрастная, справедливая и щедрая, Матушка умела быть жестокой к ослушникам-детям. Очень жестокой.

   И было все так, как предсказала древняя богиня Земля, Мать всего сущего в мире земном... Дни шли за днями, годы за годами, столетия за столетиями, тысячелетия за тысячелетиями... Постепенно очистились дневные небеса от сумерек и пепла, а само земное время, как и встарь, вновь разделилось на день и ночь. Те немногие растения и существа, что уцелели от урагана Хаоса, потрясшего землю, вновь распространились по водам и пустыням, наполнили их новой жизнью, пусть не всегда и не во всем похожей на ту, прежнюю, однако это была жизнь, и вовсе не тлен.

   А то, что суждено было избывать Хваку, преступнику пред людьми и богами - жизнью, увы, не было. И смертью тоже. Сие было мрачнее, гораздо мрачнее. Повезло только демону Джоге: протерпев подле Хвака и вместе с ним бесчисленное количество лет заключения, он, все-таки не выдержал мучений и рассыпался на множество мелких демонических сущностей, безумных и безобидных. Часть из них человек Хвак сумел впитать в себя, некоторые из них просто разлетелись по белу свету, но это было потом, после того как Хвак, все-таки, был прощен и вновь получил право жить на земле. Этой милостью он был обязан, в равной степени, прихоти Матушки Земли, а также стойкости и жажде бытия тех двух маленьких искорок, что однажды поселились в сердце Хвака по воле его. Да и, по правде говоря, я тоже заступился за него перед Матушкой Землей - старая карга, в отличие от Зиэля, иногда прислушивается к моим почтительным словам и просьбам.