Хвала и слава. Книга вторая

— Коммунист? Не может быть. У него же хорошо шли дела. Вполне прилично зарабатывал.

«Жермена» звонко рассмеялась. Дося, застыв с шубкой мадам Злотой в руках, с головы до ног окинула девушку гневным взглядом.

— Давай-ка ступай отсюда, — сказала она, — нечего тебе здесь делать!

Девушка оборвала смех, повернулась на каблуках и, никому, даже Досе, не сказав ни слова, двинулась к выходу. В дверях она задела Мышинских. Обогнав их, обернулась и не без злорадства сказала Янушу:

— А вы, пан граф, еще в Париже предсказывали это дяде.

При звуке ее голоса Зося еще крепче прижалась к плечу Януша.

— Какая ужасная особа! — сказала она с дрожью в голосе.

XI

Губе спустился со Злотым по главной лестнице. Там уже ждал его автомобиль. В большом черном лимузине сидел лишь шофер Петр, но Губе и в голову не пришло предложить компаньону с женой подвезти их. Так он и простился с ними возле машины.

— До завтра. Надо будет позвонить бельгийскому послу.

Злотый, однако, реагировал на это так, будто Губе приглашает его сесть в машину.

— Спасибо, спасибо. Мы с Анелей всегда домой пешком возвращаемся. Тут недалеко. И полезно перед сном…

Они попрощались и отошли. И тут из-за лимузина выскочил стройный, высокий для своих двенадцати лет мальчик в закопанском кожушке, подпоясанном ремешком.

— Губерт! Ты откуда взялся? — воскликнул Губе, уже сидевший в автомобиле.

— Приехал за тобой! Только вон от тех прятался, — и Губерт, презрительно кивнув в сторону удаляющихся Злотых, уселся рядом с Петром. — Я встретил Антека и Анджея, говорят, шикарный был концерт.

— И Фелиция тебя отпустила? — проворчал Губе.

— А я и не спрашивал. Да и чего ей было не отпустить? Дома скучно. Уроки я все сделал, Голомбеки пошли на концерт… Я им звонил.

— Очень уж много ты висишь на телефоне. Целый день названиваешь.

— Как я могу целый день названивать, если звоню только Голомбекам! — с упреком заметил Губерт.

— Это верно, — проворчал Петр.

— А как пела пани Шиллер? — спросил Губерт.

— Чудесно.

— А как она была одета? — поинтересовался Губи-Губи.

— Да тебе-то что до дамских тряпок? — огрызнулся Губе старший.

— А мне нравится, когда женщина красиво одета, — ответил Губерт.

Петр улыбнулся.

Губерт вспомнил коричневую меховую накидку.

— А панны Татарской не было на концерте?

Губе насторожился.

— А ты откуда знаешь панну Татарскую?

— Ты же сам показал мне ее в прошлом году, — протянул Губерт, — а теперь уже не помнишь! Очень красивая женщина, — добавил он серьезно.

Петр не выдержал.

— Вот нашего Губерта уже и барышни интересуют, — сказал он, поворачиваясь к Губе.

Тот разгневался не на шутку.

— Не оглядывайся, Петр, а то опять кого-нибудь задавим.

— Опять, опять, — заворчал Петр, — что значит «опять»? Когда это мы кого давили?

— А гуся под Нажином? — напомнил Губерт.

— Гуся — это еще не «кого-нибудь».

Злотые обогнули угол филармонии и по улице Сенкевича направились к Маршалковской. Жили они довольно далеко, на Сенной, сразу за зданием Общества приказчиков, но из театра, куда ходили редко, или с традиционных концертов по пятницам возвращались пешком. Завернув за угол, они увидели толпу, поджидающую артистов у служебного входа.

— Охота им стоять на таком ветру! — заметила мадам Злотая. — И зачем?

— Хотят увидеть наших артистов au naturel, — усмехнулся Злотый.

— Так она на улицу и выйдет с этими перьями? — заинтересовалась мадам Злотая.

— Куда ж она их денет?

Они на минуту задержались возле служебного входа, так как не могли пробиться сквозь толпу.

— И что они теперь будут делать, после концерта? — спросила Анеля мужа.

— Губе говорил, что они идут на раут к Ремеям.

— Это какие же Ремеи?

— Ну, Станислав Ремей. Сын старого Ремея. Аллея роз.

— А-а. И богатые люди?

— Богатые. Богаче нас. Это уж наверняка. Только что-то часто они эти рауты устраивают. Надолго ли этак хватит?

Один из стоящих у входа мужчин оглянулся на них и, увидев Злотого, поклонился ему. Сделалось чуть просторней, и Злотые смогли наконец протиснуться.

— Кто это тебе поклонился? — спросила Анеля.

— Профессор Рыневич. Он всегда покупает у нас патроны. Наверно, где-нибудь охотится, только вот где — не знаю.

— А чего он профессор?

— Биологии, в университете.

— Чтобы такой профессор и вот так выстаивал у ворот!

— Да уж… — согласился с женой Злотый.

Рыневич стоял уже довольно долго вместе со студентами, консерваторками и несколькими завзятыми меломанами, которых всегда можно было видеть во втором ряду левого балкона. Ему было немного неловко, вместе с тем он чувствовал себя так, словно вернулись студенческие годы, когда они засыпали цветами Моджеевскую и выпрягали лошадей из кареты Падеревского. Впрочем, никто здесь его не знал, и он был уверен, что никто не раскроет его инкогнито.

Несколько раздосадовало его появление Злотых, но они тут же исчезли. Люди перед воротами начинали волноваться.

— Что-то долго не выходят, — прохрипел какой-то бас рядом с профессором. Рыневич взглянул и оторопел. Бок о бок с ним, кутаясь в ветром подбитое пальтецо, стоял Горбаль. Актер узнал его.

— И вы, профессор, тут?