Хватайся! Рискуй. Играй. Умри (СИ)

Вместо того чтобы ответить, мозг посылает сигнал левой руке достать из кармана куртки смартфон и посмотреть на время. 14:02. Должно быть, Влад уже приготовил обед и даже не ждет моего скорейшего возвращения. Вместе с Аней уплетает еду. Они наверняка и подумать не могут, что у Макса Остина может быть что-то серьезное.

А у меня рак.

Да, я все-таки признал это.

Макс Остин — тот же Максим Волков. Мы, музыканты, любим псевдонимы.

Если бы кто-то спросил Аню, почему Макс задерживается, она ответила бы, что он наконец решил купить себе гитару, и сейчас находится в музыкальном магазине. Аня хочет, чтобы я научился на ней играть так же хорошо, как она. А Влад на тот же вопрос ответил бы, что Макс просто решил развлечься с проституткой, поэтому, тсс, только между нами, не стоит сейчас ехать в дом Юры. Дом Юры, она же дача, — помещение, которое уже больше года используется для неприличных мероприятий. Мы, рок-музыканты, любим оргии.

Но нет. Они не правы. Сейчас Макс выходит с остановки и направляется в больницу за лекарствами.

Лена никогда не была образцовой матерью. Пьющая, гулящая. Всегда с сигаретой в руках.

Она протянула мне дымящуюся самокрутку.

— Сыночек, хочешь покурить?

Мне пять лет. Я сидел за столом, ждал, когда мамочка накроет стол. Она же загадочно смотрела в окно. Что там интересного можно увидеть? Пустая улица села Лаишево.

Я жалобно посмотрел на нее.

— Когда будет обед?

— А? Что?

Лена растерянно оглянулась. Шмыгнула носом. Видимо, вспомнила, что сегодня оставила меня без завтрака, и я голоден. Она потушила самокрутку о пепельницу, подошла к холодильнику. Судя по вытаскиваемой ею кастрюли, на обед позавчерашний суп.

— Сыночек, сегодня после ужина мама пойдет к подружкам с ночевкой. Обещаешь не плакать?

Я всегда плакал, когда оставался ночью дома один. Боялся темноты. И еще чего-то, что мне мерещилось в темных углах.

Маме двадцать четыре года. Папе двадцать пять. Этим летом она сидит дома, а он работает в Казани. Папу я не видел два месяца. Скоро он должен приехать. Тогда-то, думал я, ему все расскажу. Все, что знаю об изменах мамы.

— Ты же не к подружкам пойдешь, а к тому дяде, через дорогу. Ты с ним спишь.

Мать повернулась ко мне, сердито посмотрела.

— Малыш, запомни: чтобы получать удовольствие от жизни, приходится обманывать.

— А как же папа?

— Папа не знает — и ему хорошо.

Она достала из холодильника двухлитровую банку меда, поставила на стол.

— Угощайся.

Я тут же сделал вид, что ничего не знаю о похождениях, схватил банку и попытался открыть. Крышка не поддавалась. Пальцы заскользили. Выскользнув из рук, банка направилась вниз, где деревянный пол давно ее поджидал. На звук разбившейся банки мать отреагировала весьма быстро. С ее уст слетели гневные слова, обильно приправленные матом.

— Сукин сын, что ты наделал?! Это же была последняя банка меда!

В ярости она влепила мне пощечину. Щека загорелась. Я всегда боялся гнева матери.

— Что моргалами хлопаешь?! Хотел меда? Вставай на четвереньки и слизывай!

Слезы брызнули из моих глаз.

— Что, оглох? Кому сказала?! Живо!